Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
24455
|
Официальные извинения
972
100470
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
239
81731
Политика как понятие и явление: методологические подходы и теоретические модели 0
28
Введение Одними из самых распространенных определений политики являются знаменитое ленинское «политика есть концентрированное выражение экономики» [4. С. 278] и поэтико-публицистическое бисмарковское «политика есть искусство возможного». Каждое из них подразумевает определенный методологический подход к объяснению политики как сферы жизни общества, комплекс приемов и средств, находящихся в арсенале политических акторов, набор методов и техник, используемых в процессе политической деятельности. Оба эти определения часто применяются не только учеными-политологами, но и политиками-практиками. Следовательно, эти определения имеют конкретную практическую наполняемость. Другое дело, насколько эта наполняемость адекватна реальному положению вещей в сфере политики. Прежде рассуждений об адекватности следует остановиться на генезисе этих определений. Изречение В.И. Ленина, которое обычно трактуется в русле экономического детерминизма — производности политики как сферы общественной жизни от экономики и экономических отношений — на самом деле не является таковым. По крайнем мере, сам автор изречения его таким образом не понимал, о чем свидетельствует следующее за ним утверждение: «Политика не может не иметь первенства над экономикой. Рассуждать иначе, значит забывать азбуку марксизма» [4. С. 278]. Таким образом, по мнению В.И. Ленина политика является концентрированным выражением экономики лишь потому, что она этой экономикой управляет. Это показывает и то, что научного определения политики В.И. Ленин не давал, понимая под ней сугубо прикладную функцию в классовой борьбе и социалистической (коммунистической) революции. В рамках марксистско-ленинского учения классовые интересы определяются через систему экономических отношений. При этом можно понимать, что здесь классовые интересы и определяют политику. Именно так трактуется (причем далеко не только последователями марксизма-ленинизма) ленинская фраза «политика есть концентрированное выражение экономики». Хотя ни у Ленина, ни у Маркса, ни у Энгельса не встречаются определения политики через классовые интересы. Однако здесь важно другое: В.И. Ленин, по сути, немедленно после знаменитого утверждения о концентрированном выражении экономики политикой (может быть, не акцентируя внимание на том) тут же по сути дезавуирует его, подчеркивая в продолжении своей фразы первенство и главенство политики. Второй афоризм о политике как искусстве возможного также существенно разошелся в трактовке с оригиналом. Он рассматривается как готовность и способность находить компромиссы в политических отношениях, конформировать политические цели и задачи, установки и действия сообразно политической конъюнктуре. Однако и в этом случае первоисточник выглядит несколько иначе. Модный афоризм проистекает из определения Отто фон Бисмарка «политика есть учение о возможном», сделанного им в интервью «Петербургской газете» в августе 1867 г. [13]. Бисмарк имеет в виду, что политическая деятельность должна строиться на основе изучения социальной действительности, в соответствии с ее возможностями и условиями. Акцент делается на необходимости соотносить интересы с политической реальностью, с интересами других субъектов этой реальности и их потенциалом. В таком понимании определение О. Бисмарка выглядит корректным и предметным, передающим не только смысл политики, но и выстраивающим методологическую парадигму и теоретическую модель функционирования политической системы как тождественной понятию политики. Но универсальность данного определения оборачивается расплывчатостью: если заменить слово «политика», например, на «экономика», мы получим столь же верное объяснение уже экономической деятельности. Одно определение различных социальных феноменов не может претендовать на передачу смыслов в одинаковой степени для каждого из них. Следует отметить, что ссылка на данное Бисмарком определение политики используется вовсе не по причине его научности или истинности, а есть лишь как пример достаточно распространенного подхода, существующего в том числе и в научном сообществе. Методологические подходы к определению политики Видимо, неспроста приведенные выше определения и их интерпретации получили широкую известность и разнообразное применение в научных исследованиях, политических сентенциях, практической политике. Применительно к ним мы можем обнаружить три основных методологических подхода к определению политики и создаваемые на их основе теоретические модели: институциональный, процессуальный и реляционный подходы (и, соответственно, институциональная, процессуальная и реляционная модели). Институциональный подход выражен определением, исходящим из экономической детерминации политики, из ситуации, в которой институты, обладающие позволяющими контролировать материально-практическую жизнь общества ресурсами, управляют политической сферой. Отсюда строятся модели ресурсной политики, в рамках которой ведется борьба политических акторов за ресурсы общества — экономику, власть, культуру, образование. Однако и этот подход основан на доминирование в социальной деятельности интереса как характерного признака политических отношений. Процессуальный подход представлен утверждением О. Бисмарка и предполагает изучение социальных процессов, включая политические, для выработки эффективные методы и способы политической деятельности. В этой модели институты играют роль инструментов, используемых для реализации политических целей, а отношения являются следствием политических процессов. Здесь политические цели также сопряжены с достижением социальных интересов. Реляционный подход передает истинное суждение В.И. Ленина о зависимости экономики (равно как и других сфер жизни) от политики. Следуя марксистскому, в том числе и ленинскому определению политики как классовой борьбы, мы обнаружим, что именно отношения являются тут основным фактором. Потому политические изменения происходят вследствие изменений в отношениях классов, а отсюда происходят и в целом общественные изменения. Сам политический процесс передается через отношения, а институты становятся продуктами отношений, оформляющими таким образом политический процесс. Это модель революционной политики. И социальные революции, со всей наглядностью ее характеризуют. А в основе социальных революций лежит процесс перераспределения социальных интересов. Естественно, что рассмотреть все или хотя бы наиболее распространенные и значимые методологические подходы и создаваемые модели политики, появляющиеся уже в древних обществах (Платон и Аристотель в Древней Греции, Конфуций и Лаоцзы в Древнем Китае) в рамках данного исследования невозможно, но, главное, в этом нет необходимости. Принципиально важно, что во всех определениях политики, методологических подходах и теоретических моделях, мы найдем обозначенные выше три типа. Так, Платон предлагал реляционную модель политического устройства, при которой базовыми являются отношения, складывающиеся исходя из природных качеств и характеров людей. Платону «приписывается» реляционная модель политики на основе его социально-политической концепции, изложенной в трактатах «Государство», «Законы» и «Политик», по которой в основе общества и его политической системы лежат обусловленные природными качествами отношения между тремя (четырьмя) основными классами людей. У Аристотеля обнаруживается процессуальная модель: политическое устройство определяется процессами функционирования монархии — тирании, аристократии — олигархии, политии — демократии/охлократии. Процессуальный характер модели вызван тем, что для Аристотеля в основе политической жизни лежит процесс государственного строительства, который может привести как к правильным, так и неправильным формам государственного строя. В конфуцианстве и даосизме превалирующей будет институциональная модель, видящая институт морали в качестве детерминирующего фактора устройства государства и общества, включая политические процессы и отношения. В некотором смысле обобщающими отмеченные три типа методологических подходов к определению политики являются определения, основанные на либеральных идеологических ценностях. Для их описания и характеристики есть основания обратиться к произведению, посвященному проблемам исследований политической науки, подготовленному в конце прошлого века крупнейшими политологами Западной Европы, США и Австралии, — монографии «Политическая наука: новые направления» [8]. В первой главе, написанной редакторами издания Х.-Д. Клингеманном и Р. Гудином, дается определение политики как «ограниченного применения социальной власти» [8. С. 43], обозначаются стороны и свойства (или темы) объекта (политики), которые подвержены исследованию. Среди них выделяются: институциональные факторы в политической жизни (признание важности которых вновь усиливается); применение социальной власти; политический выбор; политическая активность; политическое поведение и ценностная ориентация; политические идеи и социальные последствия от их реализации. Применительно к классификации методологических подходов первое свойство относится к институциональному подходу, второе, третье и четвертое — к процессуальному, а пятое и шестое — к реляционному. В принципе данная Х.-Д. Клингеманном и Р. Гудином предметная характеристика политики как области научного исследования вряд ли вызывает какие-либо серьезные возражения. Другое дело — определение политики как сферы жизни общества. Можно поставить под сомнение определение политики, которое дается авторами-редакторами по нескольким пунктам, но главные из них сводятся к создаваемым рамкам политики («ограниченное применение») и к смешению понятий политики и власти, а значит, и соответствующих социальных явлений. Если политика есть «ограниченное применение социальной власти», то что тогда будет «не ограниченным»? А если стремление к не ограниченной власти «всегда безуспешно», то есть не ограниченной власти не существует, данное определение выглядит не совсем корректным. Ведь в реальной истории имеется более чем достаточно примеров именно неограниченной власти. Аргументация формулировки «ограниченной власти» у Х.-Д. Клингеманна и Р. Гудина выглядит неубедительно: «Так, например, об абсолютном диктаторе, стремящемся к ничем не ограниченной власти, с полным на то основанием иногда говорят, что он пытается (причем всегда безуспешно) выйти за рамки политики» [8. С. 34]. И что же получается с подобного рода аргументом? Во-первых, когда диктатор успешно «пытается выйти за рамки политики», то куда он попадает? Что это за сфера человеческой деятельности, принципиально отличная от политики? Во-вторых, «безуспешно» диктатор пытается выйти из политики, в нее попадая, либо ему недоступной оказывается неограниченная власть? В-третьих, отрицание неограниченной персональной власти, может, и имеет основания (любой диктатор — раб своих правил и оберегающего их окружения, как отмечал Н.А. Бердяев: «Прометей — свободный и освобождающий, диктатор же — раб и порабощающий» [1]), однако неограниченная власть социальной группы — явление историческое, относящееся к фактам реальной истории. Так куда же тогда «уходит» «неограниченная власть», если политика есть «всегда ограниченное применение социальной власти»? Говоря о политике как объекте исследования, невозможно отказаться от определения этой специфической сферы общественной жизни. В случае, когда одно из наиболее точных определений политики Х.-Д. Клингеманна и Р. Гудина с указанием свойств ее предмета соседствует с утверждением об «ограниченном применении социальной власти», возникает еще одна проблема: проблема корреляции и различения политики и власти. Указанным определением политика не только отождествляется с властью, пусть даже и в широком понимании — как социальной, но допускается ее понимание только в соответствии с допустимыми ограничениями. Эпитет «ограниченное применение» показывает, что неограниченное применение социальной власти уже как бы не является политикой. Возможно, что с позиции либеральных ценностей это верно. Но политическая наука не сводится к какой-либо одной идеологии, и, более того, политика как сфера социальной реальности не должна ограничиваться идеологическими стандартами, даже если они социально привлекательны и ценностно значимы. Потому при определении политики необходимо исходить прежде всего из потребности наиболее точно передать ее реальные, а не желаемые содержание и смыслы. Вновь возвращаясь к дефиниции Х.-Д. Клингемана и Р. Гудина, обратим внимание на тот факт, что они неограниченное применение социальной власти выводят за пределы политики, никак не обозначая при этом такую сферу социального бытия. Можно допустить, что политика есть элемент (социальной) власти: тогда подобное определение получает свое обоснование. Но тогда политика превращается в одну из форм реализации власти. В то время как в реальной социальной жизни политика, являясь ее сферой, не идентифицируется с властью и, более того, имеет последнюю в качестве одного из политических институтов наряду, например, с институтами социальной защиты, идеологии и культуры. Политика в контексте реализации социальных интересов субъектов деятельности Высказанные возражения продиктованы стремлением четче представить себе специфику предмета политических исследований. С точки зрения формальной логики определение Х.-Д. Клингемана и Р. Гудина является непротиворечивым. Но это внутреннее непротиворечие тем не менее еще не позволяет считать его удовлетворительным для выражения реальных социальных процессов, которые принято относить к сфере политики. С учетом того, что понятия власти и политики являются категориальными по своей значимости, и одно из них не может быть сведено к другому, нецелесообразно, да и по сути неверно давать определение политики применительно к власти или наоборот. Каждое из этих понятий самодостаточно и выражает свои специфические социальные явления и возникающие между ними связи, имеет свои отличительные признаки. Потому определять одно через другое не просто сомнительно, но и некорректно: определять политику через власть — то же, что определять долото через зубило. Это одно из основных положений настоящей статьи — развести понятия политики и власти по причине существенных отличий выражаемых ими явлений. Точность, устранение тавтологичности в определении понятий является важнейшим требованием к исследовательскому инструментарию, необходимому для любого научного познания. Традиционное определение власти как системы управления (господства), с одной стороны, и подчинения, с другой позволяет достаточно точно и глубоко передать ее сущностные признаки. Такое определение оптимально, если не сказать — абсолютно и дает возможность адекватно реальным ситуациям использовать термины политическая власть, социальная власть, экономическая власть, семейная власть и т.п. Конечно же, любые теоретические конструкции, в т.ч. в конструировании понятийного аппарата, не в состоянии уложить в свою схему все многообразие живой действительности. На этот счет М. Вебер вводит такое понятие методологии социального познания, как «идеальный тип». Т.е. мыслительные конструкции с властью и политикой создаются в настоящем исследовании не чтобы разорвать живую действительность, в которой явления власти и политики пересекаются, накладываются, совмещаются (хотя бы в процессах социального управления); политика включается в различные формы социальных процессов и обнаруживает себя там, где ей вроде бы не должно быть места (например в сфере функционирования гражданского общества). Следуя методологической установке М. Вебера, необходимо создать такой идеальный тип применительно к политике и власти, чтобы упорядочить и структурировать их, показать их особость относительно друг друга. Если это уяснить, будут разрешены вопросы, которые могут возникать при знакомстве с обозначенным подходом. Например, власть в патриархальной семье неполитична, если она ограничена потребностями данной семьи и не выходит за пределы ее существования, стремясь позиционировать свои интересы в окружающем пространстве и контролировать действия других социальных акторов. А вот власть мафиозной семьи, пусть и выросшей из патриархальной, или тем более политической семьи, безусловно, будет политизироваться по всем причинам, нехарактерным для традиционно патриархальной семьи. Приблизительно то же самое будет происходить с работодателями и наемными работниками, когда экономическая власть (господство и подчинение) может политизироваться в результате забастовок или увольнений. Иными словами, жизнь сложна и многообразна, потому любые теоретические схемы следует применять к ней с учетом всех необходимых корректировок. Что касается политики как формы социального бытия или сферы жизни общества, то здесь необходимо исходить из ее процессуальной направленности, функциональной заданности и ценностных ориентиров. В основе политической деятельности социальных субъектов (будь то личность либо государство) лежит стремление к достижению собственных интересов или интересов других субъектов, если они (и интересы, и субъекты, а, как правило, и те и другие вместе) благоприятны для данного актора. Следовательно, политика есть форма и сфера реализации интересов социальных субъектов. При таком определении мы в состоянии видеть ее проявления в областях общественной жизни далеких от нее в обыденном понимании этого слова — культуре, науке, спорте, образовании и др. Такое определение исключает необходимость искать привязку политики к власти там, где ее нет. Культурная или образовательная политика не требует подчинения, как минимум непосредственного и очевидного, но процесс реализации интересов здесь налицо. Сами термины «потребность» и «интерес» хорошо известны, и нет необходимости объяснять их значение, тем более что в контексте статьи уточняется, что речь идет о социальном интересе и социальной потребности. Достаточно открыть одно из устоявшихся энциклопедических изданий [9], чтобы развеять возможные сомнения. В этом словаре достаточно четко разводятся понятия интереса и потребности, указывается, что интерес (от лат. interest — имеет значение, важно) мотивирует социальные действия акторов (личностей, социальных групп и институтов) в пространстве, которое они намерены контролировать, а потребности — это прежде всего удовлетворение нужды или недостатка в чем-либо. В таком смысле, например, социальные потребности семьи не предполагает контроля за другими семьями и тем более за государственными институтами, а вот социальный интерес государства требует контролировать семейные отношения в обществе. Ну и наконец, если следовать классическому аристотелевскому правилу genus proximum et differentia specifica (определение через ближайший род и видовое отличие), то genus proximum (ближайший род) — это и есть политика, а differentia specifica (видовое отличие) — это экономическая политика, социальная политика, культурная политика и т.п. В таком контексте используется это правило Т.В. Шетле: «Принцип genus proximum et differentia specifica является одним из основных критериев системного характера терминологии. Так, например, термин account является genus proximum, а термины current account, safekeeping account и salary account — differentia specifica. Как правило, термины genus proximum — это родовые термины, а термины differentia specifica — это видовые термины» [10]. Правда, правило genus proximum et differentia specifica даже у Аристотеля не было единственным способом определения. И главный его изъян (если пытаться строить на классических подходах всю доказательную базу) состоит в том, что свойства рода могут определяться расплывчатыми, формально схожими, но принципиально различными характеристиками. Это имеет отношение и попыткам отождествить политику с властью на основе из родовых свойств соответствующих явлений, передаваемых через данные понятия — такого, как управление. Этого делать нельзя, как не допустимо, например, считать, что мухи и котлеты принадлежат к одному роду просто потому, что являются сочными продуктами, содержащими белки, и часто встречаются вместе. Попытки определения политики через власть ведут не только к наложению и смешению этих понятий, каждое из которых имеет свое собственное значение и определение, выражающие значимые социальные явления, но и порождают семантические искажения, связанные со смешением слов, принадлежащих к различным смысловым категориям. Понятия политики и власти соответствуют категории «состояние», а понятия интереса, равно как и собственности (применительно к экономике), и потребности (применительно к гражданскому обществу) принадлежат к категории «мотивация». Состояние вполне и естественно может и должно передаваться через мотивацию, а вот определение состояния через иное состояние обессмысливает понимание и того, и другого. В контексте рассмотрения понятия политики есть смысл воспроизвести принцип, выраженный более ста лет тому назад В.И. Лениным: «Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов» [5. С. 47]. В данном случае обращаем внимание не на стиль и подачу самого принципа, не на привязку его к классовой проблематике, а именно на акцентуацию интереса в сфере политических отношений. К. Клаузевиц в своей главной работе «О войне» писал не только о том, что «…война есть не что иное, как продолжение политических отношений при вмешательстве иных средств» [2. С. 377]. Но и указывал, что политика как сфера жизни общества исходит и сводится к реализации социальных интересов: «политика объединяет в себе и согласовывает все интересы, как внутреннего управления, так и гуманности и всего остального, что может быть выдвинуто философским разумом, ибо сама по себе политика ничто; она лишь защитник всех этих интересов перед другими государствами» [2. С. 380]. Заслуживает внимания и определение политики, предложенное К. Шмиттом [11]. Его концепция интересна потому, что К. Шмитт своеобразно объясняет отношения в политике, предполагая, что ее акторы действуют по принципу «свой-чужой». Дихотомия «свой-чужой» с точки зрения К. Шмитта (и об этом пишет Д. Кола в своей книге «Политическая социология» [3]) есть и определение, и ответ на вопрос «что такое политика?» К. Шмитт сводит понятие политики к дихотомии «свой-чужой», — пару «соподчиненных» элементов и самого понятия «политики», а также политической реальности как социального явления. С одной стороны, эта концепция может быть рассмотрена и принята, исходя из позиции социальных интересов, т. к. отношения «свой-чужой» строятся, конечно же, сквозь призму и даже на основе интересов социальных субъектов, представляющих оба «лагеря». В этом плане — рассмотрение концепции К. Шмитта сквозь призму интересов социальных субъектов политического действа — она работает. Однако, с другой стороны, она совершенно не дает никакого объяснения политическим отношениям в «кругу своих». Можно, конечно, сказать, что отношения «своих» строятся на основе их отношения к «чужим», — но разве этим только исчерпываются отношения «своих»? Если «да», то тогда нивелируются созидательные факторы и принципы политического действия, а во главу угла ставятся контрактивные мотивы и разрушение как таковое выступает символической акцией политического процесса, политического функционирования и политической организации. Рассмотрение политики сквозь призму дихотомии «свой-чужой» допустимо лишь для условий тоталитарного общества и, следовательно, она (т. е. данная дихотомия) характерна для тоталитарной политики. В тоталитарном обществе, природа которого лежит в реанимации первобытных коллективистских установок социального поведения и в массификации общественного сознания, социальные интересы и восприятие социальных задач обусловливаются качествами аффилиации и изоляции. Тогда «эволюционно древняя пара взаимодополняющих поведенческих категорий — аффилиация и изоляция — становятся базовыми для социального поведения и реализации социальных интересов людей тоталитарного общества» [7. С. 77]. «Стремление соединиться в пределах группы неизбежно сочетается с желанием отграничиться от всех «чужаков»»; это — извечная дихотомия "свои-чужие"», — отмечает один из крупнейших специалистов в области биополитики А.В. Олескин [6, 7]. Он также выделяет характерный аспект деятельности политических акторов, который находит применение не только в тоталитарном обществе (хотя прежде всего именно в нем), но и в условиях острой политической борьбы или социально-политического кризиса: «Политики … в целях мобилизации массовой поддержки издавна применяют «эффект осажденной крепости»: методами политического манипулирования у людей создается впечатление нависшей над ними общей внешней угрозы, а путь к ее преодолению — сплочение в «команду единомышленников», идейную платформу для которой и предлагает … лидер. У людей, особенно в состоянии стресса или какого-то направленного воздействия, растормаживается эволюционно древнее чувство взаимозависимости, ощущаемой как жизненно важная каждым членом социальной группы» [7. С. 77]. Потому дихотомия «свой-чужой» и концепция К. Шмитта в целом не в состоянии передать всей полноты политических отношений так же, как и определение политики Х.-Д. Клингеманна и Р. Гудина в смысле «ограниченного применения власти». Причем последнее по смыслу оппозиционно шмиттовскому. Допускаем это сравнение с целью показать наличие частных определений политики, которые иногда принимают радикальные формы, ограничивая тем самым возможности полного представления очень важной и значимой сферы общественной жизни, каковой является политика. Модель К. Шмитта может быть рассмотрена лишь как частный случай универсального определения политики, которое передает ее сущностные признаки, а не отдельные, пусть и значимые компоненты, и устанавливает ее смысл как сферы общественной жизни, связанной с реализацией интересов субъектов социальной деятельности. Основываясь на определении политики как сферы социальной деятельности, «провоцируемой» интересом и имеющей его в качестве побудительной причины или фактора, возможно выразить ее в динамическом состоянии. При этом такое определение соответствует и даже в некоторой степени развивает принятую в рамках европейской и американской традиции трактовку политической сферы жизни общества, в которой используются термины рolitics, рolity, рolicy. Политика есть форма социального бытия или сфера жизни общества, которая предполагает: определенный процесс, разворачивающийся на основе реализации субъектами социальной деятельности самых разнообразных духовных и материальных интересов (рolitics); необходимую организацию (включая институциональное оформление) элементов деятельности, исходя из сопряжения и противоборства их социальных интересов (рolity); соответствующее функционирование субъектов, направленное на реализацию социальных интересов (рolicy). Таким образом, речь может идти и о характеристике системных признаков политики как определенной сферы общественной жизни, т. к. мы рассматриваем политический процесс, политическую организацию и политическое функционирование политической системы. Определение политики как процесса, организации и функционирования строится также на том, что она включает в себя различные направления, которые также выражаются как процесс, организация либо функционирование. Так допустимо считать, что этнополитика, политическая коммуникация, социальная и экономическая политика и т. п. являются формами реализации политики и, соответственно, отраслями политологии как науки. В рамках политики как сферы реализации социальных интересов мы можем видеть и этнополитические процессы, и этнополитическое функционирование, и этнополитические организации. То же можно сказать и о других направлениях или формах политики — экономической, религиозной, культурной, социальной и т. п. Что касается субъект-объектных отношений в политической системе, то они развиваются в рамках устоявшейся традиции, характеризующей такой тип отношений. Хорошо известно, что субъект деятельности может выступать в качестве объекта воздействия. Так и при функционировании политической системы субъекты социальной деятельности в состоянии воздействовать на другие элементы (человеческие и вещные), включенные в эту систему. Но при этом они могут и сами выступать в качестве политических объектов обратного — опосредованного и непосредственного — воздействия и влияния. Обратное воздействие может исходить не только от других субъектов политического действия, политических акторов, но и от результатов политических действий самих субъектов (политического выбора, например): в этих случаях субъект воздействует на самого себя опосредованно через результаты своих политических поступков. Оценка субъект-объектных отношений в сфере политики имеет значение для характеристики социальных интересов, процесса их осуществления и реализации. С этой позиции интересы могут быть осознанными и неосознанными, явными и скрытыми, индивидуальными и коллективными, личностными и групповыми. Все это позволяет более широко, разносторонне и точно представить объект политической науки, т. е. дать характеристику политической сферы жизни общества и тем самым заложить основания для определения предмета политических исследований и политической науки как специфической познавательной и образовательной дисциплины. Предметное поле политологии Исходя из того, что политология по сути и по своему генезису является детализацией социологических изысканий, образно говоря, углубленным изучением одной из важнейших форм социального бытия — политики, допустимо утверждать, что предмет политологии строится в корреляции с предметом социологии. Для социологии предметом исследования являются такие стороны и свойства общественного бытия, которые представлены совокупностью социальных связей, возникающих в процессе деятельности социальных субъектов, системой социального взаимодействия и его формами — социальными общностями, социальными институтами и социальными отношениями. Политология своим предметом имеет взаимодействие, складывающееся в сфере реализации социальных интересов субъектов деятельности, которые выступают в качестве политических агентов. Многообразие предметного поля политической науки, сложность политического пространства, которое должно изучаться с разных аспектов, обусловливает возникновение таких гибридных дисциплин, как политическая социология и политическая психология. Определенная универсальность политического поля, проникающего, исходя из определения политики через реализацию социальных интересов, во все формы общественной жизни, побуждает сочетать в рамках методологических подходов как общие, межпредметные методы, так и специфические, строить теоретические модели, в которых должны быть представлены в качестве элементов события, факты, процессы из соседних полей — экономического, культурного, идеологического, научно-образовательного, социально-гражданского. И это замечание имеет самое большое значение для геополитических исследований, при которых необходимо учитывать самые разнообразные факторы — биологические, географические, экономические, культурные, цивилизационные, религиозные и сугубо политические. Многомерность политического поля, которое включает в себя не только политическое, но и другие пространства бытия социума за счет специфического проникновения в них политики, — экономическая политика, культурная политика, социальная политика, образовательная политика и даже семейная политика — делает такой же многомерной и политическую науку. Этим объясняется необходимость подробного рассмотрения сугубо предметной специфики дисциплин, изучающих политическое поле и процессы, с ним связанные. В рамках данного исследования под политическим полем понимается все проявление политического, сопряженного с реализацией социальных интересов действующих субъектов (акторов). В таком случае политическое поле распространяется и включает в себя такого рода процессы (связанные с социальными интересами), происходящие, по сути, в других сферах общественной жизни — экономике, культуре, образовании, семейном быте. Аналогом определения политического поля может быть магнитно поле Земли. Тогда под политическим пространством обозначается пространство действия сложившейся политической системы, выступающей как часть политического поля. В монографии «Политическая наука: новые направления» проблеме межпредметных связей и корреляции политических дисциплин уделено особое внимание. Сама монография явилась итоговым материалом, дающим оценку развития политической науки во второй половине ХХ века. В третьей главе монографии, написанной М. Доганом, отмечается, что отношения между политической наукой и другими социальными науками «представляют собой отношения между отдельными предметными областями различных дисциплин» [8. С. 113]. Пересечение таких отношений автор относит к области «гибридных дисциплин», таких как политическая психология, политическая география, политическая социология и тому подобных. В отношении политической социологии М. Доган ссылается на точку зрения Дж. Сартори, высказанную им еще в 1969 г. [8. С. 28], по которой «существует различие между политической социологией и социологией политики. Последняя есть отрасль и составная часть социологии, типа социологии религии. В то время как политическая социология есть гибрид, стремящийся сочетать в себе социальные и политические объяснительные переменные, т. е. исходные данные, предлагаемые социологом, и исходные данные, предлагаемые политологом» [8. С. 128-129]. Одной из проблем в определении предметной области политической науки является ее соотнесение с предметами исследований других дисциплин, изучающих политическую сферу общественной жизни. В этом плане следует особо выделить философию. Ее вряд ли возможно отнести к одной из научных дисциплин: это специфическая форма общественного сознания, как и сама наука. Потому философия, как и наука, полидисциплинарна и включат в себя самые разнообразные отрасли или философские дисциплины, такие как философия природы, философия человека (или философская антропология), философия науки (в том числе физики, биологии, истории и других наук). Среди последних значится и философия политики как социально-философская дисциплина или отрасль философского знания. Немецко-американский философ Л. Штраус, которого считают создателем американской политической философии, рассматривал философию политики и политическую философию как тождественные понятия: «Политическая философия является ветвью подобным образом понимаемой философии (философия — это не обладание истиной, а ее поиск)». И там же он добавляет в тот же разряд еще один термин — «политическая наука», отождествляя ее с философией политики и с политической философией. Путаница в понятиях и в предметах исследования у Л. Штрауса еще более усугубляется, когда мы встречаем у него следующие определения: «философия — это попытка заменить мнения о целом знанием», с одной стороны, и, тут же — «политическая наука будет попыткой заменить мнение о природе вещей знанием о них» [12. С. 10-11], с другой стороны. Вряд ли такие определения могут устраивать, когда мы ставим перед собой задачу добиться наиболее ясного представления о предмете политической науки и в связи с этим определить предметы политической философии и философии политики. Специфика политической системы Исходя из того, что политика обнаруживает себя там, где проявляются социальные интересы субъектов деятельности (первичных — личностей, вторичных — создаваемых ими социальных групп), реализация которых требует контроля и управления процессом социального взаимодействия, политическое действие имеет самое непосредственное отношение к управлению обществом. Социальное управление осуществляется, прежде всего, политическими институтами. И чем сложнее социальная система, тем более высокие требования она предъявляет к акторам управленческой политики, основным из которых является государство. Управление социальной системой и ее управляемость являются важнейшими требованиями, которые обеспечивают само функционирование этой системы, ее устойчивость и в целом жизнеспособность. Следовательно, среди всех элементов структуры социальной системы политическая система занимает особое место, непосредственно связанное с сохранением всей социальной системы в конкретном историческом интервале и в определенном территориальном (географическом) пространстве. Эта констатация вовсе не предполагает, что политика в обязательном порядке должна доминировать над другими сферами жизни общества. Скорее, наоборот, допустим, культуру следует рассматривать как детерминирующую и политические процессы, и способы социального управления. В нашем случае речь идет лишь о функциональной заданности политических институтов. В рамках нашей темы исследования мы делаем акцент именно на управленческих функциях политических институтов в масштабе социальной системы. Политическая система, поля которой обнаруживаются практически во всех сферах жизни общества — культуре (культурная политика), образовании (образовательная политика), экономике (экономическая политика), семьи (семейная политика) и т.п., — влияет, зачастую решающим образом, на всю структуру социальной системы. При этом политическая система, в свою очередь, зависима от уровня развития социума, детерминирована культурными достижениями и определяется цивилизационными стандартами. Воздействие на политическую систему этих факторов — социума, культуры, цивилизации — выражается в том, что и в историческом контексте, и в глобальных региональных пространствах возникают различные типы политических систем. Рассмотрим это на примере известной типологизации политической системы Г. Алмонда с необходимыми ее корректировками и применительно к социально-политической реальности. Это даст нам возможность избежать детализации проблемы, имеющей отношение к иной теме исследования. Поэтому рассмотрение проблемы будет анализом частного случая в нашей теме исследования. В модели типологизации политической системы, предложенной Г. Алмондом представлены наиболее распространенные типы политической системы. С другой стороны, она позволяет нам выходить на обозначение влияния культурно-цивилизационной специфики общества на политическую систему. Прямое обоснование допустимости таких оценок содержится в самой концепции Г. Алмонда, в которой типы политической системы связаны с определенной политической культурой. Он предложил четыре типа политической системы, каждая из которых имеет свои пространственно-временные координаты и культурно-историческое выражение: Гомогенная политическая система (однородная политическая культура, автономные политические партии, группы защиты интересов и средства коммуникации — англо-американская традиция). Фрагментарная политическая система (сегментарная политическая культура, взаимная зависимость партий и групп защиты интересов, возникающие очаги политической нестабильности — европейская континентальная традиция). Смешанная политическая система (недемократичность, социальная нестабильность и конфликты по этническим, конфессиональным, языковым, кастовым, региональным, расовым признакам — развивающиеся, доиндустриальные или частично индустриальные страны). Тоталитарная политическая система (однородная политическая культура, высокий уровень социальной интеграции, политическое насилие и подавление оппозиции) [14]. Не ставя перед собой цель анализировать саму модель, стоит сделать выводы применительно к нашей теме. Этот теоретический аспект имеет прямое отношение к предметному полю геополитического исследования, которое, и не только в практической форме своей реализации, должно учитывать системные признаки совокупной политической системы. Проведенный анализ понятия политики, политического поля и политического пространства, предметного корпуса политической науки показывает, что методологические подходы и теоретические модели выполняют не только когнитивные функции, но и несут в себе большое практическое значение, которое прежде всего состоит в том, что они могут быть применены к реальному моделированию политического пространства, а через него — всего политического поля, непосредственно участвующего в формировании социальной системы. Отмеченная здесь предметная корреляция политологии с социологией и рядом гибридных дисциплин, в том числе с социальной философией, указывает на глубинные связи (гео) политических явлений с общими социальными процессами и необходимость исследования политических событий с использованием политологических, социологических, социально-философских и иных методов. При этом в рамках геополитического исследования социальная философия, применяемая в качестве методологического подхода, выполняет функции инструмента, используемого для определения духовных, включая идеологические, факторов цивилизационного строительства и геополитического форматирования. Литература 1. Бердяев Н.А. О рабстве и свободе человека [Электронный ресурс] // http://www.vehi.net/berdyaev/rabstvo/012.html (дата обращения: 11.12.2014). комментарии - 0
Мой комментарий
|
Подписка
|
