Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
25235
|
Официальные извинения
972
104622
|
Становление корпоративизма в современной России. Угрозы и возможности
239
84316
Природа советского строя (1917-1991 гг.). Часть третья. Период правления Хрущева. 1953 — 1964 гг. 0
9
В. А. Архангельский Что и почему происходит со «сталинским обществом» после ХХ съезда? Общество, его граждане вздохнули свободнее. Огромное воздействие на настроения оказало признание партией многочисленных преступлений государства в отношении многих тысяч советских людей, снятие с них надуманных обвинений и реабилитация, часто, увы, посмертная. Это произошло благодаря тогдашнему Первому секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущеву, который был соучастником кровавых преступлений сталинского режима. Однако в остальном особых изменений в обществе не произошло. Теория социалистического общества продолжала оставаться вероучением, основанным на сталинском «единственно верном» толковании марксизма-ленинизма «Кратким курсом истории ВКП(б)». Официальная наука, признававшая диалектику универсальным учением о всяком развитии, категорически (и не менее справедливо!) отвергала всякую мысль о существовании в сущностном ядре коммунизма и его фаз классовых противоположностей. Возникла проблема, которую теоретики не замечали тогда и не замечают сегодня: либо принципы и законы диалектики не универсальны, и тогда диалектика и коммунизм не совместимы, или же теоретикам следовало бы найти еще не известные науке неклассовые социальные противоположности, новый способ поляризации общества без классового раздвоения. Не разобравшись с сутью социализма, не выяснив субъектной диалектики социализма, его сущностных социальных противоположностей, приняли амбициозную, но неисполнимую программа превращения социализма в коммунизм в СССР за 20 лет. Комментарии к мнению В.А. Архангельского Комментарий А. А. Мальцева В.А. Архангельский правильно акцентирует внимание на несоответствии теории марксизма-ленинизма объективной реальности. Кроме бытовых неудобств (многочисленных дефицитов), это несоответствие теории и реальности было главным фактором массового недовольства граждан страны, что и проявилось позднее в перестройке. Однако автор находится во власти идей третьей Программы КПСС, принятой на XXII съезде. Полагать, что основные конфликты в СССР носят неклассовый характер? Вероятно, по мере приближения к коммунизму так и будет. Но как раз СССР показывает, что конфликты, начинавшиеся по схеме Архангельского, должны вырождаться в классовые. Допустим, в некоей стране нет классового деления, и возникает значительный слой людей, являющихся реальными носителями коммунистической идеологии. Но поскольку база коммунизма пока не создана, ее еще надо строить, наряду с ними имеются значительные слои граждан с эгоистической идеологией. Безусловно, между авангардными и ретроградными субъектами возникнет конфликт интересов, борьба за власть. В.А. Архангельский не пишет, насколько в руководстве страны были представлены как ретроградные, так и авангардные группировки. Он полагает, что после ХХ съезда общество вздохнуло свободнее, — но какая группировка получила перевес в руководстве страны? Итак, в стране в 30-е годы была создана система эксплуатации по крайней мере городом деревни. Часто высказывается мнение, что и в городе труд был недооценен, то есть город также подвергался эксплуатации. А в руководстве страны ретроградная группировка преобладала, пусть и прикрывалась прогрессивными лозунгами. Хотелось бы, чтобы В.А. Архангельский прояснил, прежде всего для самого себя, как в таких условиях неклассовые конфликты могли не превратиться в классовые? Что могло помешать развитию ретроградной группировки во власти в правящий эксплуататорский класс? Тем более в условиях недостаточной для коммунизма производственной базы, порождающей множественные дефициты? Комментарий Д. Б. Эпштейна Из концепции диалектических неклассовых противоположностей не вытекает стабильного деления на «ретроградных» и «авангардных субъектов социалистического социума». Ведь при социализме у каждого гражданина есть интерес в увеличении собственного благосостояния (и собственного развития) и интерес в росте общественного благосостояния и в развитии общества. А раз есть два различных интереса, то они часто будут подсказывать различные, в том числе и противоречивые поступки. И в одних случаях граждане социалистического общества предпочтут следовать общественным интересам, частично пренебрегая личными, а в других — наоборот. Оставим в стороне криминальные случаи, когда игнорирование общественного интереса есть преступление. Возьмем простой случай: вы видите мешок с мусором не в урне, а прямо на тротуаре. Вы можете донести его до урны, а можете пройти мимо или даже подбросить в него свой мусор. В первом случае вы следуете интересам общества и пренебрегаете интересом (тратите время и соприкасаетесь с грязью), во втором — наоборот. В экономической теории для случаев пренебрежения интересами или правилами общества есть термин «оппортунистическое поведение». Чтобы уменьшить его, обществу надо уменьшать количество ситуаций с сильным противоречием интересов и при этом внедрять экономические и моральные стимулы поддержки действий в интересах общества. Но стимулы опираются на личный интерес и потому не снимают проблему противоречивости интересов, а лишь уменьшают ее остроту, воспроизводя ее! Образуются ли классы на основе деления на тех, кто следует преимущественно общественным, и тех, кто следует преимущественно личным интересам? Нет, ибо эти различия в поведении не закреплены жестко за профессиями, формами собственности и т. д. Но есть важный фактор, который делает человека лично заинтересованным в максимальной продолжительности содержательного труда, — это его творческий характер. Если труд настолько творческий, что он не отягощает, а интересен и развивает, то от него не хочется отказываться, даже если он дает не самые высокие доходы. Творческий характер труда заметно смягчает проблему противоречий интересов общества и личности, но не решает ее: можно заниматься творческим трудом и игнорировать проблемы общества. Снять это противоречие мог бы такой уровень развития производительных сил, при котором все потребности удовлетворяются «по потребности». Тогда не должны возникать противоречия личных и общественных интересов, ибо общество удовлетворяет любые личные интересы, и только общество может это сделать. Но реально ли достижение такого уровня развития производительных сил? На мой взгляд, нет. Более реально то, что общество учит граждан следовать не любым, а разумным, удовлетворяемым потребностям. Но в целом проблема противоречия интересов общества и личности будет существовать столько, сколько они будут существовать. И границы между теми, кто больше следует общественным интересам («авангардные субъекты» по В. А. Архангельскому), и теми, кто меньше следует им («арьергардные субъекты»), и далее будут весьма подвижны, изменчивы, условны… и носить неклассовый характер. В. А. Архангельский об откликах соавторов Общее в критике — в давлении древней социологической парадигмы сведения всего разнообразия поведения людей к взаимодействию исключительно групп людей, при этом не важно, по какому принципу члены общества приписываются к той или иной группе. Разные социологические школы придерживаются разных оснований группировки людей по своим интересам и по вытекающим из них действиям, но неизменна святая приверженность архаичной парадигме. Не исключение и школы аутентичного марксизма, и многочисленные потомки его школ. Социалистическое общество есть бесклассовое общество, не лишенное своей диалектической природы. Бесклассовое — без групп людей с противоположными интересами. Но носителями объективно существующих интересов противоположной направленности является каждый из членов общества. И исторически определенных в условиях социализма отношений обособленной собственности, и исторически определенных отношений обобществленной собственности. Отсюда — принципиально новый (негрупповой) способ поляризации (раздвоения на противоположности) самого общества. Отсюда — новая социологическая парадигма, противостоящая архаичной и дополняющая ее. Именно ей предстоит обслуживать современные социологические теории о бесклассовом обществе, наследующие («снимающие») марксизм. Г. Г. Водолазов От тоталитаризма к авторитаризму После смерти Сталина налицо три основные социальные силы, три предлагаемых варианта решений проблем, стоявших перед страной: Чиновничество, партийная «номенклатура», стремящиеся смягчить тоталитарные формы правления, грозившие катастрофой для общества в целом и для их материального благополучия и политического господства. Заменить жесткие тоталитарные формы более мягкими — авторитарными. Гражданское общество, трудящиеся города и деревни — рабочие, крестьяне, интеллигенция, — выступающие за широкую демократизацию всей общественной жизни. Движение «шестидесятников». Консервативно-тоталитарное течение. Немногочисленное, но очень влиятельное, так как входили в него весьма высокопоставленные люди — наиболее реакционная часть высшей и средней номенклатуры. Да, Хрущев был лидером партийно-государственной номенклатуры, этого правящего бюрократического сословия и вместе с ним искал выход из кризиса сталинской системы, который освободил бы страну от крайностей тоталитарного правления, но сохранил бы у власти чиновничество со всеми его возможностями и привилегиями. В силу своего эмоционально-взрывного характера и народных корней Хрущев то и дело выламывался за пределы интересов этого сословия, вызывая скрытое — до поры, до времени — его недовольство. Чем плох Хрущев? Он не сломил, а лишь слегка надломил социально-политическую бюрократическую систему, освободив, правда, ее от крайностей сталинизма. Не случайно он сказал как раз в канун ХХ съезда: «Сталин предан делу социализма, но все — варварскими методами» [1. С. 55]. Вот и решалась задача: отказаться от варварских методов. К 1953 г. сталинский вариант этой системы трещал по всем швам. В экономике перестала эффективно работать система директивного планирования. Шедшие в центр с мест сообщения об успешном выполнении и перевыполнении планов оказывались на деле ложью, так как успешные рапорты для чиновников всех уровней были условием продвижения в бюрократической вертикали. И приходилось планировать, исходя из нереальной ситуации, ставя все более высокие и все менее выполнимые задачи. В итоге разрыв между реальностью и ее отражением в статистике нарастал и к 1953 г. достиг катастрофических размеров, что было зафиксировано сентябрьским пленумом ЦК 1953 г.: реальные данные по сельскому хозяйству были в разы меньше официальных. Так же обстояло дело и с «уровнем жизни». Политическое руководство сталинской эпохи жило в иллюзорном мире и решения поэтому принимало, не соответствующие возможностям. Хрущев рассказывал, как они с Микояном предлагали Сталину (в последние годы его жизни) ограничить налог на крестьянство 6–7 миллиардами рублей — больший налог губителен. А Сталин, размахивая ложными рапортами, определял: «40 миллиардов! А вы — псевдогуманисты, сродни народникам и эсерам, в общем — враги». «Когда мы от Сталина вышли, — вспоминал Хрущев, — я сказал Микояну: “Нас спасет только, если крестьянство не восстанет”. Если бы Сталин не умер, не знаю, чем бы все это кончилось» [1. С. 56]. Хрущев на сентябрьском пленуме видел выход в приведении статистики в соответствие реальности и начале реального планирования. Разрастался и кризис в кадровой политике. Помню, как в начале 60-х годов в «Известиях» (где я тогда — при Аджубее — работал) один очень высокопоставленный чиновник делился с нами, журналистами: «В начале 50-х годов стало невозможно находить кандидатов на руководящие должности: у подавляющего большинства возможных кандидатов родственники находились то ли в лагерях, то ли в ссылках, то ли в оккупации побывали… Возникла необходимость списать этот анкетный компромат, перестать обращать на него внимание». После смерти Сталина эти проблемы были устранены. Систему, сложившуюся при Сталине, губила ее негибкость, жесткая бюрократическая иерархия, ломающая всякую инициативу, идущую снизу. Все — только сверху вниз. При Хрущеве решалась задача: избавить систему от разрушающих ее крайностей, варварских форм и найти новые формы, придающие ей гибкость, динамизм и тем продляющие ее жизнь. Отсюда рождение новых гибких форм: система совнархозов (передвигающая центр управления в регионы — ближе к жизни), разделение партийных органов на сельскохозяйственные и промышленные — с той же целью, расширение сферы и форм «общественного контроля», повышение роли общественных депутатских комиссий, создание народных дружин. Была заметна большая открытость политических лидеров. Но все эти нововведения шли в рамках прежней системы. Хрущев не ломал, а спасал ее. По-прежнему партийно-государственная номенклатура заведовала всеми участками общественной жизни, по-прежнему это была ее диктатура, по-прежнему отсутствовал контроль народа за ней. И система эта уже во второй половине 50-х годов стала сводить на нет элементы демократии, инициированные Хрущевым, и быстро возвращалась к прежней своей сути. Восстанавливался прежний механизм продвижения: успешные рапорты. Начинался этап новой лжи и очковтирательства. Рязанский партийный вождь Ларионов рапортует о выполнении за год трех (!) планов по животноводству, тульский секретарь обкома Хворостухин — о выполнении двух планов. И снова — растущий разрыв между отчетами и реальностью, снова план теряет свой конструктивный характер. Огромные очереди за хлебом, быстро пустеющие полки магазинов. К ученым — опять отношение как к «челяди». Партийные бонзы влезают в пространство научных дискуссий, в которых мало что смыслят, и поддерживают тех, кто особенно лоялен к ним. Снова, как и при Сталине, на коне авантюрист Лысенко, в общественной науке царят сталинские соколы — Федосеев и Константинов. В отношении к искусству возрождаются шельмование и преследование неугодных партийным верхам писателей, художников, композиторов. Дудинцева — в порошок за его «Не хлебом единым», Вознесенскому публично предлагается взять иностранный паспорт и катиться из страны, Пастернака травят похлеще, чем Ахматову и Зощенко в 40-е годы. Быстро формируется культ «нашего дорогого Никиты Сергеевича». Апофеоз — расстрел рабочей демонстрации в Новочеркасске. Чем же хорош Хрущев? Главное: он распахнул двери лагерей и тюрем, вернул родителей к детям и детей к родителям, восстановил честь и достоинство оболганных и униженных людей. Возвращенные к нормальной жизни люди (с членами семей — миллионы) не могут не быть благодарны Хрущеву. Да, он сам принимал — и весьма активное — участие в жестоких репрессиях. Но для вышедших на свободу не так важна прошлая жизнь освободившего их человека. Доклад Хрущева можно назвать формой его личного покаяния, покаяния делом. (Хотя «покаяние» это сочеталось с очень несимпатичными действиями. Назначенный после ареста Берии руководителем госбезопасности Серов разбирал по поручению Хрущева архив Берии и общего отдела ЦК, где «были записки с Украины за подписью Хрущева…, он пишет всякие гадости о Косиоре, Постышеве и других». При этом «было сожжено огромное количество материалов», «среди уничтоженных бумаг — и 261 страница «разной переписки» о Хрущеве» [7. С. 418]). И все же Хрущев — единственный из высшего руководства партии, кто решился на такой шаг, причем против воли абсолютного большинства Президиума ЦК. Доклад Хрущева способствовал пониманию того, что есть разные социализмы: казарменный, тоталитарный и социализм с тенденциями гуманизма и демократии. Был поставлен вопрос о сути социализма, о его возможных формах и их противостоянии. Да, пространство свободного думания и при Хрущеве оказалось не велико. Но дух свободомыслия вырвался наружу. ХХ съезд и доклад на нем были высшей точкой деятельности Хрущева. Дальше пошло по нисходящей. Бюрократическая система перемалывала тенденции демократизма, существовавшие в его деятельности. Стимулированное ХХ съездом движение шестидесятников продолжало жить, исподволь готовя новый демократический и гуманистический сдвиг, получивший название «перестройка» (который имел не менее печальный конец, чем хрущевские реформы). Шестидесятники: вчера, сегодня, завтра ХХ съезд дал возможность думать, спорить, предлагать, но не предложил ответов на вечные вопросы «кто виноват?» и «что делать?» Шестидесятники сами (а не по лекалам ХХ съезда) вырабатывали ответы на эти вопросы, которые мало совпадали с ответами партийных идеологов (включая Хрущева). Только несколько ярких примеров. История с Пастернаком. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Семичастный готовился к очередному докладу. «Накануне, — признался он в 1989 году, — меня вызвал Хрущев и сказал, «что Пастернака надо проработать». «Надо сказать, — добавил Семичастный в своих, более поздних, мемуарах, — что книгу Пастернака “Доктор Живаго” я, как и все присутствовавшие в зале, тогда не читал. Была она издана в Италии, и в нашей стране ее прочесть было нельзя». Но поручение надо было выполнять, и Семичастный выполнил его блистательно: «Иногда, — с неподдельным пафосом восклицал он, — мы — кстати, совершенно незаслуженно — говорим о свинье, что она такая-сякая и прочее... Это наветы на свинью. Свинья — все люди, которые имеют дело с этими животными, знают особенности свиньи, — …никогда не гадит там, где кушает, …где спит. Поэтому если сравнить Пастернака со свиньей, то свинья не сделает того, что он сделал. А Пастернак — этот человек себя причисляет к лучшим представителям общества, — он это сделал. Он нагадил там, где ел, он нагадил тем, чьими трудами он живет и дышит». Это говорилось 29 октября 1958 года, всего пару лет спустя после ХХ съезда. А вот — встреча руководителей партии с творческой интеллигенцией 7 марта 1963 года. Шестидесятник Андрей Вознесенский на трибуне. Вознесенский: Эта трибуна очень высокая для меня, и поэтому я буду говорить о самом главном для меня. Как и мой любимый поэт, мой учитель, Владимир Маяковский, я — не член Коммунистической партии. Но и как... Хрущев (перебивает): Это не доблесть, товарищ Вознесенский. Почему вы афишируете, что вы не член партии? А я горжусь тем, что я — член партии и умру членом партии! (Бурные аплодисменты пять минут). Хрущев (орет, передразнивая): «Я не член партии». Сотрем! Сотрем! Он не член! Бороться — так бороться! Мы можем бороться! у нас есть порох! Вы представляете наш народ или вы позорите наш народ?.. «Я не член партии!» Ишь ты какой! Он нам хочет какую-то партию беспартийных создать. Нет, ты — член партии. Только не той партии, в которой я состою. Товарищи, это вопрос борьбы исторической, поэтому здесь, знаете, либерализму нет места, господин Вознесенский… Ишь ты какой Пастернак нашелся! Мы предложили Пастернаку, чтобы он уехал. Хотите завтра получить паспорт? Хотите?! И езжайте, езжайте к чертовой бабушке… Думают, что Сталин умер, и, значит, все можно... Как этот Эренбург говорит, что он сидел с запертым ртом, молчал, а как Сталин умер, так он разболтался. Нет, господа, не будет этого!!! (Аплодисменты.) Никакой оттепели. Или лето, или мороз» [6]. А знаменитое обращение Хрущева в 1957 году к раскрепостившимся после ХХ съезда студентам: «Хватать болтать! Занимайтесь своей учебой!». Тем, кто недопонял: студентам и аспирантам истфака МГУ (во главе со Львом Краснопевцевым) — десять лет тюрьмы за «подпольные беседы» по истории партии. Сходные репрессии на философском факультете, на мехмате и др.. Шестидесятники — не «дети ХХ съезда», а наследники демократических традиций (Радищева, декабристов, Белинского, Чернышевского, Бердяева, Короленко и др.). И шестидесятничество — не только политическое течение, явление; это явление нравственности, культуры, науки, искусства, философии. По аналогии с французским Просвещением XVIII века это течение российского Просветительства ХХ столетия. Это была волна общественного противостояния существовавшему режиму. Назову некоторые из форм противостояния. Это деятельность журнала «Новый мир» (периода редакторства А. Твардовского), вокруг которого в 1960-е гг. группировались демократы той поры — писатели (Солженицын, Войнович, Некрасов, Владимов, Семин…), философы, литературные критики, публицисты (Лакшин, Виноградов, Буртин, Дедков, Лифшиц, Сац, Марьямов, Хитров), десятки интеллектуалов и тысячи читателей, разделяющих направленность журнала. Преследуемый властями, кромсаемый цензурой, травимый сталинцами и брежневцами (публично называвших его «внутренней эмиграцией» и «нравственным подпольем»), он был главной силой, главным центром демократии того времени. Был Институт философии на Волхонке — настоящий остров интеллектуальной свободы тех лет (с Э. Ильенковым, Г. Батищевым, Э. Соловьевым, В. Лекторским, Н. Трубниковым, Ю. Бородаем, А. Огурцовым, Н. Мотрошиловой). Знаменитые интеллектуальные оазисы в Инстите международного рабочего движения (ИМРД) и Институте мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) (с Е. Плимаком, Ю. Карякиным, И. Пантиным, Г. Дилигенским, С. Холодковским). Гефтеровский семинар в Институте истории, знаменитый своими участниками (М. Гефтером, Я. Драбкиным, Б. Поршневым, В. Даниловым, К. Тарновским) и их глубокими, яркими и вольными речами, — пока не всполошился идеологический отдел Московского горкома партии во главе с презираемым нами всеми В. Ягодкиным, пока не разогнал он этот семинар, не рассыпал подготовленную к выходу в свет книгу дискуссий этого замечательного сообщества, пока не вышвырнули из Института М.Я. Гефтера, вскоре демонстративно вернувшего свой партбилет. А славная когорта «деревенщиков» — литераторов, пишущих на сельские темы (В. Овечкин, Е. Дорош, Б. Можаев, В. Шукшин, В. Тендряков, Г. Троепольский)! А Институт социологии (с Ю. Левадой, Л. Карпинским, Б. Грушиным)! А талантливая поэтическая вольница (Д. Самойлов, Е. Евтушенко, Б. Ахмадуллина, Р. Рождественский, Н. Коржавин, А. Вознесенский). А геройский театральный «редут»: «Современник», «Таганка», БДТ, студенческий театр МГУ! Социалисты-рыночники (Г. Лисичкин, О. Лацис, а Волков, Т. Заславская). «Бардовская песня» (массовое движение). Университетские и институтские кафедры, где молодые преподаватели давали тысячам студентов уроки творчества, нравственности и свободы. Масса больших и малых молодежных кружков, примыкавших к той или другой «структуре» демократического движения. Его частью была деятельность правозащитников. Хронология шестидесятничества: Зарождение: вторая половина 50-х годов (после ХХ съезда). Расцвет: 60-е годы. Сходные процессы шли в Венгрии (при Кадаре, поощряемые им), в Польше (при Гомулке), особенно — в Чехословакии («пражская весна»). «Парижский Май» — движение «новых левых» во Франции под девизом «будьте реалистами — требуйте невозможного!», «Красные бригады» в Италии и Германии. Спад: 70-е годы. Разгром «Нового мира». Погромы в Институте философии, Институте социологии, психушки и аресты правозащитников, травля видных деятелей культуры. Главная трагедия — подавление «пражской весны». Но полностью заглушить шестидесятников уже не было дано. Самиздат, применение «эзопова языка», симпозиумы в Институте философии («Свободное слово» В.Толстых), в Академии общественных наук ЦК КПСС [3]. Новый взлет — вторая половина 80-х годов («перестройка»). Пик шестидесятничества и его конец: Книга «Иного не дано» [2] — сборник статей 35 ведущих советских ученых и публицистов о проблемах становления и возможности демократии в России. «Взлет» — потому что так дружно, сплоченно, масштабно (книга вышла несколькими огромными тиражами!) и так содержательно шестидесятники до этого не выступали. Это буквально манифест шестидесятничества. Но это и его конец: наступала новая эпоха — общественной системы, принципиально отличной от «реального социализма» (противостоянию которому посвящали себя шестидесятники). Оценка хрущевского десятилетия: упущенные возможности После ХХ съезда возникла возможность возрождения, развития и победы народного движения, ставившего цель перевода страны на рельсы демократическо-социалистического развития — на основе общественной собственности и нелицемерной, подлинной демократии и реального гуманизма. Появилась целая плеяда выдающихся теоретиков и публицистов, которые всесторонне, с публицистическим блеском обосновывали возможность и необходимость движения страны по демократическо-социалистическому пути. Людей столь высокой теоретической и общей культуры не было ни в одном из течений общественной мысли того времени. Но они не смогли изменить политическое лицо общества. Бесстрашные в сфере теории, революционеры в духовной сфере, шестидесятники не были ни готовы, ни расположены к политической борьбе. Они были просветителями (подобно предтечам Великой французской революции XVIII века). Они расчищали интеллектуальное, духовное пространство для будущей борьбы — в надежде, что следующее поколение вступит на политическое поприще и будет действовать, опираясь на разработанные ими идеи и принципы. И в самом деле: то там, то здесь возникали эти революционно-социалистические очажки молодежи, которая желала не просто теоретизировать и просвещать, но — действовать. Эти очажки бюрократия душила в зародыше. Только один пример — из множества. 1957 год. Зенит хрущевской «оттепели». Кружок комсомольского лидера истфака МГУ Льва Краснопевцева. Студенты, мысль которых раскрепостил ХХ съезд, «пересматривают» сталинские варианты истории партии и пытаются пропагандировать свои взгляды через обращения к обществу. «Оттепель» оборачивается для них лагерями. Краснопевцеву — 10 лет. И провел он их в лагере «от звонка до звонка», отказываясь просить о помиловании (хотя ему не раз предлагали это сделать). Председателя КГБ И.Серов отмечал: «В 1957 году за антисоветскую агитацию и пропаганду …осуждено 1964 человека, в 1958 г. — 1416» [7. С. 474]. Последней надеждой того периода на пришествие гуманного, демократического социализма была «пражская весна». Это был великий шанс для демократического социализма. Осуществленный, он выявил бы всю красоту, все богатство гуманистических общественных отношений, поднял бы на невиданную прежде высоту человеческое сообщество. И не осознавала бюрократия, что, раздавив начало демократического социализма, положила «начало конца» и своему господству: как только появилась возможность — «социалистические» восточно-европейские страны ринулись прочь. Комментарии к мнению Г. Г. Водолазова Комментарий В. А. Архангельского Трудно согласиться с некоторыми лейтмотивами. Противостояние класса номенклатуры народу, что в терминах аутентичного марксизма является классовым противостоянием «верхов» «низам». Это представление восходит к сочинениям М. Джиласа и М. Восленского, членов номенклатур ФНРЮ/СФРЮ и СССР. Номенклатура обладала, во-первых, почти поголовным членством в несменяемо правившей и единственной партии (которая в силу своей единственности партией — от англ. part = часть — не была); во-вторых — полной лояльностью высшим ступеням иерархической «вертикали». Но главная функция чиновничества — управление, без которого не может функционировать никакая сложная биологическая или социальная система. Позиционное (либо одно, либо другое) черно-белое соотношение между демократией и авторитаризмом не соответствует реальности, в которой всегда налицо то или иное их сочетание. Г.Г. Водолазов ранее определил строй, сложившийся при Сталине, как особую государственно-бюрократическую формацию. Здесь же он определяет ее социальную структуру. Ее основными субъектами, не торопясь называть их социальными противоположностями, Г. Г. Водолазов полагает бесправный народ, с одной стороны, и бюрократическую номенклатуру — с другой. В шестидесятниках он видит субъекта, противостоящего номенклатуре, но потерпевшего поражение. Правда, Г. Г. Водолазов пишет не о противостоянии субъектов, не о противоположности их интересов, а лишь о несовпадении их идеологий. Однако социалистический социум в своей сущности есть снятый, качественно превращенный социум капиталистический. Это превращение было процессом диалектического отрицания-наследования прежних социально-экономических отношений. Обобществление частных средств производства стало актом ликвидации («отрицания») буржуазно-пролетарских общественных отношений, стало актом превращения прежнего двухклассового общества в одноклассовое (или, что то же самое — бесклассовое) общество. Не буржуазия поглотила пролетариат, а последний — буржуазию. Общество из буржуазно-пролетарского превратилось в трудовое, пролетарское. Общество коренным образом изменилось, но класс людей наемного труда остался классом людей, не имеющих средств производства в своей обособленной собственности и по-прежнему вынужденных приобретать в свою обособленную собственность пищу, одежду и прочие жизненные средства; то есть социализм унаследовал институт наемного труда. Коренное изменение в том, что пролетариат как класс (и как социум!) стал собственником средств производства, но пролетарии остались трудящимися по найму. Произошла поляризация общества принципиально новым, неклассовым способом, без разделения социума на группы людей. Трагедия советского общества в том, что это изменение его базиса, его производственных отношений не было понято надстройкой (теорией, идеологией, агитпропом). Произойди бы это, возможно, Г.Г. Водолазов сам бы назвал шестидесятников коммонистами (от англ. common, общий), проводниками общих интересов советского общества, а их гонителей-бюрократов — наемниками, гребущими под себя, для которых общим интересам грош цена. Именно это стало для подавляющего большинства полагающих себя марксистами-ленинцами неустранимыми шорами, скрывающими смысл ленинской статьи [5] о том, что вся фаза социализма (пока не произойдет его превращения в другую, коммунистическую фазу развития общества) есть немыслимо тяжелая неклассовая (но равнозначная ей) борьба за превращение наемного труда, труда за плату в труд коммунистический. Мои представления о социальной диалектике бесклассовых обществ дополняют классовую диалектику, распространяя действие всеобщих (для социального яруса эволюции материи) законов социальной диалектики и на смешанные классово-бесклассовые социумы, и на бесклассовые общества ранней и, вполне возможно, предстоящей истории человечества. Комментарий А. А. Мальцева Г.Г. Водолазов почему-то отходит от классового анализа и говорит о неопределенных слоях. Это идущая еще от Троцкого манера не называть номенклатуру классом. Утрату рабочим классом власти в СССР, начало формирования бюрократически-эксплуататорского государства Троцкий воспринимал как личную трагедию. А потому, хотя первым зафиксировал выделение советских управленцев как особого социального слоя, он упорно отказывался называть этот слой классом, так как не хотел признавать крах проекта, начатого становлением советской власти. Строили бесклассовое общество, возникло новое классовое общество, с ранее не виданными классовыми антагонизмами. Заметим, это все равно прогресс. Внесем некоторые коррективы в расклад социальных сил по Водолазову: Консервативная часть класса номенклатуры хотела сохранить имеющееся положение, блокировать социальные изменения. Сюда надо добавить часть рабочего класса, который находился в привилегированном положении относительно гражданского общества, а потому резко критически отнесся к докладу Хрущева на ХХ съезде и сформировал “сталинскую” фронду. Это консервативная политическая сила. Прогрессивная часть класса номенклатуры осознала, что имеющаяся модель завела страну в тупик и необходимы реформы, но от монополии политической власти отказываться не собиралась. Гражданское общество — совокупность трех классов и одной прослойки: крестьяне, рабочие, прослойка интеллигенции и выделившийся из этой прослойки класс инженеров. Время гегемонии рабочего класса в глубоком прошлом. С 1920 года (с плана ГОЭЛРО, запустившего в нашей стране НТР) в России гегемония переходит к возникающему классу инженеров и ученых, с этих пор рабочие (и крестьяне) могут сохранять прогрессивность только в союзе с инженерами. Шестидесятники — это прежде всего первое, еще плохо себя осознающее движение инженеров и ученых. Они даже не решаются назвать своего классового врага — номенклатуру, а пытаются воздействовать на нее идеологически, как Э. В. Ильенков или Г.И. Куницин. Ошибка шестидесятников — борьба за социализм, тогда как победить они могли, только осознав, что бороться надо за коммунизм против социализма. (Не стоит придумывать для социализма отдельное название «бюрократической формации». Гораздо проще называть то, что получилось, социализмом — это эмпирика, а она важнее теории.) «Оттепель» продлилась порядка 10 лет. Ее основным политическим двигателем были номенклатура прогрессисты. Гражданское общество (шестидесятники) лишь воспользовалось ситуацией, но не могло на нее влиять. Хрущев — наиболее яркий пример прогрессиста. Страшно далеки номенклатура прогрессисты от народа. Поэтому номенклатура консерваторы довольно быстро сняли Хрущева и «оттепель» прекратили. Комментарий Д. Б. Эпштейна Классы — это «…большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в …укладе общественного хозяйства» [4. С 15]. Обычно считается, что классы должны различаться по всем четырем указанным признакам: и по месту в системе общественного производства, по отношению к средствам производства, по роли в общественной организации труда, по способам получения и размерам их доли общественного богатства. Главное отличие классов — отношение к собственности. Однако, если по отношению к собственности они совпадают, но их роли в организации общественного труда разные, то это тоже разные классы. Так, при одинаковом отношении к собственности рабочих госпредприятий и руководящей группы ИТР (от министерств до цехов) в СССР это разные классы, ибо одни заняты трудом в производстве, а другие –управленческим или сугубо умственным. И даже при одинаковым отношении к общественной собственности и роли в организации общественного труда, но при существенной разнице «по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают», мы вправе говорить о классах. Ведь выделяют же в крестьянстве России бедняков, середняков и зажиточных крестьян. Можно выделить из людей управленческого труда в промышленности управленцев уровня предприятий (от ИТР цехов и мастеров до директоров) и управленцев более высоких уровней. У них отличаются и функции, и сложность труда, и уровень оплаты. Но такое деление не всегда приводит к однозначному результату, ведь ту или иную разницу в роли в организации общественного труда можно считать и существенной, и несущественной. Тем более это относится к различиям в уровне доходов. Поэтому я не настаиваю на термине «класс» в данном случае, для меня приемлем и термин «социальный слой». Ведь это деление важно, только чтобы понять различия в их интересах и поведении, в политике выразителей их интересов. Во взрослом и законопослушном населении СССР рассматриваемого периода я вижу четыре основных класса (слоя): 1) номенклатура, 2) интеллигенция (в лице двух подгрупп — работников материального и интеллектуального производства), 3) рабочие, 4) крестьянство, то есть колхозники и близкие к ним по характеру труда и доходам единоличники. Решающую роль в судьбе СССР сыграли номенклатура и интеллигенция (как в целом, так и в определенный момент — работники интеллектуального производства). В сталинский период номенклатура — наиболее привилегированный управляющий слой, а интеллигенция и, в частности, интеллектуальная интеллигенция — быстро растущий, но не влияющий на управление и политику слой. Количество ИТР невелико по сравнению с потребностями быстро растущей экономики, поэтому быть ИТР престижно, и оплата их труда существенно выше оплаты рабочих. Крестьянство — эксплуатируемый городом слой. Номенклатура управляет жестко, что в особенности не нравится интеллигенции (и материального, и интеллектуального производства), так как она часто натыкается на «зажим рта» по поводу важных проблем и волюнтаризм в оценке ее работы. Но риск попасть под репрессии, высокий социальный статус, сравнительно высокие доходы смиряют интеллигенцию, а экономические достижения и победа в войне делает ее большинство активными сторонниками сложившегося социально-экономического строя. Поэтому бунтующей интеллигенции мало, критики режима — в основном из номенклатуры. С немногочисленными кружками и группками вузовской молодежи режим легко справляется. Рабочий класс быстро растет, его социально-экономическое положение намного благоприятнее крестьянства, а по уровню грамотности и политическому опыту рабочие не могут увидеть коренные недостатки режима. В частности, поэтому в сталинский период нет заметного протестного движения ни среди рабочих, ни среди интеллигенции. Хрущевский период В хрущевский период быстро смягчились репрессии и резко сократился их масштаб. Крестьянство освобождают от чрезмерной эксплуатации, подрывающей сельское хозяйство, и оно на время чувствует себя выигравшим. Число рабочих быстро растет, сохранять им существенно более высокий уровень жизни, чем крестьянству, все сложнее. Из-за роста вложений в сельское хозяйство, в том числе в повышение доходов крестьянства, растет отрыв себестоимости сельхозпродукции от розничных цен, и находить в бюджете средства для субсидирования заниженных розничных цен все сложнее. Поэтому Хрущев повышает цены на продукты питания (в мае 1962 года), что больнее всего бьет по рабочим, так как доходы интеллигенции выше. Принять, что розничные цены должны не разово, а постоянно балансировать спрос и предложение, Хрущев не в состоянии, так как это противоречит концепции стабильных цен при социализме и марксовой теории нерыночного характера экономики социализма. Массовые протесты (прежде всего, рабочих) привели к расстрелу в Новочеркасске. Быстро растет число людей с высшим образованием — как ИТР, так и работников интеллектуального производства (учителей, преподавателей вузов и научных работников, работников искусства, литературы, публицистики). Работники интеллектуального производства остро ощущают несоответствие между словами о свободе и демократии для всех и реальными цензурой и жестким партийным регулированием идеологической жизни. Появляются протестующие против отдельных проявлений идеологического командования номенклатуры, более или менее острожные критики режима в произведениях искусства и публицистике. Но в массе нет протестов против номенклатуры, так как она справляется с экономической ситуацией: производство растет, хотя и снижающимися темпами. Но это снижение вполне объяснимо снижением темпов роста занятых и численности населения (с 1956–1958 годов в трудовую жизнь вступают представители поколения, численность которого кардинально снизилась из-за войны). О возможности перевода страны на рельсы демократии Возрождение подлинной демократии (с реальным гуманизмом сложнее) после ХХ и даже XXII съездов было невозможно потому, что при первой же серьезной попытке провести реальные конкурентные выборы КПСС потеряла бы власть, а затем движением новых «элит» к рынку и к социал-демократическому типу развития (сочетанию активного госрегулирования в интересах всех и рынка) был бы похоронен и социализм. Ведь массы быстро узнали бы от шестидесятников о преступлениях сталинщины, ужасах и ошибках большевиков в годы Гражданской войны, реальных потерях в Великой Отечественной войне. Не исключено, что уже тогда возникло бы движение за запрет КПСС и суд над ней. Все это и произошло при Горбачеве, который, не имея за душой никаких успехов в экономике социализма, полез его демократизировать, не исключено, что специально по подсказке принципиального, но замаскировавшегося врага социализма Яковлева. Переход к более рыночным методам в экономике мог быть успешным лишь при сохранении твердой централистской власти и при очень осторожных реформирующих шагах (как через болото — попробовал сначала шестом, потом шагнул первый, остальные ждут, не провалится ли, провалился — вытаскивают и ищут, куда идти дальше). Примерно так шел к рыночной экономике Китай с начала 70-х до начала 90-х годов. Демократизация возможна только на фоне больших и стабильных экономических успехов. Можно, конечно, сказать, что социализм советского типа себя изжил в 60-е годы, и советский народ мог пренебречь им, двигаясь к демократии, ради нее. Но это неверно: с крахом советского социализма рухнуло, попало в тяжелый кризис социалистическое движение во всем мире. Один из слоев советской интеллигенции считал демократию важнее социализма. Он проявлял себя слабо, осторожно. Его представители были среди людей культуры и других отраслей интеллектуального труда. Но был и слой сторонников социализма, готовых подождать с переходом к демократии, понимая, что быстрая демократизация непременно ударит по социализму. Такие люди были среди номенклатуры, работников искусства и науки. Но самый значительный слой — основная масса ИТР, учителей, медиков, научных работников не имел определенной точки зрения на демократизацию, в целом был удовлетворен политической системой и хотел бы видеть лишь более быстрое повышение оплаты — своей и своего слоя. Номенклатура в этот период не ставила остро вопрос ни о демократизации, ни о переходе к рынку, ибо прежняя система не исчерпала себя экономически и политически. Это был период довольно быстрого экономического роста и роста доходов всех слоев населения. И номенклатура могла вполне опираться на лояльные, хотя и пассивные слои интеллигенции. Г. Г. Водолазов об откликах соавторов Я считаю, что демократизация не только не способна «ударить по социализму», но что социализм вообще невозможен без нее. Социализм без демократии — это просто не социализм. И поскольку тот «социализм без демократии», что был у нас, никаким «социализмом» не являлся, для меня неприемлемы утверждения, что с демократизацией произошел «крах социализма». Не может произойти «крах» того, чего не было! Другое дело, что демократизация 90-х годов сочеталась не с превращением государственно-бюрократической собственности в общенародную (что было бы шагом к социализму), а с ее эволюцией в частно-олигархическую. В.А. Архангельский полагает, что социально-политическое господство номенклатуры (о котором пишу я) «вторично», а ее главная функция — управление. Я же думаю, что «управленцы» эти, хотя и заботятся о функционировании социальной системы (иначе граждане вышвырнут их из начальственных кресел!), но озабочены тем, чтобы система эта обеспечивала их господствующее социально-политическое положение. И это отнюдь не «второстепенная» их задача. А.А. Мальцев упрекает меня, что я, рассматривая социальные противостояния в советском обществе, «отхожу от классового анализа и говорю о неопределенных слоях». Противостоящие социальные силы феодализма — крестьянство и феодалы — назывались (в марксизме!) не «классами», а «сословиями», — хотя они, вроде бы, отвечали всем признакам классического определения классов, потому, что, имея сходство с классовым разделением буржуазного общества, они имели ряд важных особенностей, которые выходили за пределы «классического» определения. Вот и в государственно-бюрократической формации (как я именую «советский строй») содержание социального противостояния, хотя и напоминает классическое классовое противостояние (буржуазного общества), но отличается от него рядом важных особенностей: так, госчиновники не являются «частными собственниками» средств производства, цель их деятельности, в отличие от буржуа, не получение максимальной прибыли. Они господствующая социальная сила, но механизм их господства отличается от феодальных и буржуазных механизмов. Поэтому тут нужна другая политическая и экономическая лексика. А. А. Мальцев Что и почему происходит со «сталинским обществом» после ХХ съезда? Эффективность элиты обуславливается либо конкуренцией (в том числе со средним классом и с контрэлитами), либо естественным отбором. Так, при феодализме неэффективные воины погибали, при капитализме плохие бизнесмены разорялись. При сталинском бонапартизме неэффективные менеджеры часто устранялись физически. На ХХ съезде класс номенклатуры отверг такой способ поддержания своей компетентности как слишком опасный для каждого своего представителя. Началась «оттепель». Некоторой демократизацией воспользовались и средние (интеллигенция), и пролетарские (ИТР) слои. Оживилась идея построения коммунизма — в соответствии с имевшимся уровнем теории. Поэтому этот период и назван «оттепелью». Старые пролетарские слои (рабочий класс) ее не поддержали, возникла сталинская фронда. При социализме эффективность управленческого аппарата в норме поддерживается демократически — контролем за государством гражданского общества. В СССР это было невозможно. Началось падение компетентности аппарата. Хрущев пытался поддерживать ее резкими кадровыми решениями, натолкнулся на сопротивление класса номенклатуры и был отставлен. Произошел некоторый ренессанс сталинизма, хотя и в стертой форме. Усилилась цензура, усилились политические репрессии, хотя и в мягкой форме. Критика «культа личности» оставалась официальной политикой, но на деле не применялась. Более того, позднее возникнет пародийный «культ личности Брежнева», по слухам, даже оформленный партийным решением. Комментарии к мнению А. А. Мальцева Комментарий Д. Б. Эпштейна А.А. Мальцев увидел в номенклатуре только отрицательный отбор, так как «при социализме эффективность управленческого аппарата в норме поддерживается демократическими методами — путем контроля за государством гражданского общества», а гражданского общества не было. А разве не играет большую роль в хозяйственной сфере отбор по успешности на предыдущем посту?! Этот метод применяется при капитализме, но он широко применялся и при советском социализме. Достигаешь существенных позитивных экономических результатов — приглашаем на более высокую должность! С оговорками (само понятие успеха при социализме было свое), но так было. Снижение темпов роста экономики объясняется и без гипотезы о низком качестве руководителей — излишней жесткостью директивного планового механизма. При капитализме есть более объективный критерий для отбора в руководители — успех бизнеса в конкуренции. Но и при советском социализме была конкуренция хозяйственников. Хуже обстояло дело с отбором в политические руководители, ибо важным, хотя и не единственным критерием на нижних уровнях было умение уживаться с вышестоящими руководителями. Теоретики от марксизма и люди с неординарным, независимым мышлением не имели шансов. Но для политического руководителя теоретического таланта мало, и вряд ли гражданское общество поможет позитивному отбору. Важнее реальная многопартийность и/или допущение фракционности, что позволяло бы потенциальным лидерам составить свою команду. Но предшествующая история СССР не допускала серьезной политической борьбы в руководстве. Однако всерьез вопрос об отборе в политические руководители в СССР не изучен или изучен, но результаты недостаточно известны. А. А. Мальцев об отклике Д.Б.Эпштейна Безусловно, положительный отбор в управлении существует в любой формации, особенно на этапе возникновения новой формации, когда она находится на подъеме и конкурирует с предыдущей формацией. Даже Маркс пишет, что на этом этапе дифирамбы новой формации поют и те, кто проигрывает от ее развития. Но период подъема заканчивается, и формация начинает загнивать. В эксплуататорских формациях (включая социализм) на этом этапе социальные лифты перестают работать, жесткость социальных фильтров резко возрастает. И чем выше политический уровень, тем жестче социальный фильтр. Попробуйте стать президентом США — пример Трампа показателен. А кто руководит, скажем, Северной Кореей? — товарищ Ким. На более низком уровне: кто генеральный конструктор в КБ имени А. Н. Туполева? Вы не поверите — Алексей Андреевич Туполев, академик РАН, д. т. н., профессор и Герой Соцтруда с 1972 года. Я в советские годы работал в «ящике». В нашем отделе было множество инженеров, которые могли защитить степень кандидата технических наук — материала для диссертаций у них было больше, чем достаточно. Но у них не было времени, поскольку они были загружены работой и часто оставались сверхурочно. Чтобы сделать научную карьеру, нужно было, чтобы непосредственный начальник слегка разгрузил их от работы, дав возможность оформить имеющийся материал в диссертацию. Защита научной диссертации (условие научной карьеры) — не только научный творческий поиск, но и объемная рутинная (бюрократическая) работа. Вполне допускаю, что звания и награды Алексей Андреевич получил заслуженно, но ведь очевидно, что отец помог сыну найти время для написания и защиты диссертации. О феноменальных управленческих талантах детей современных российских чиновников, позволяющих им занимать в молодом возрасте высокие посты, пишут достаточно. Такая же картина и в развитых странах Запада. Все это признаки эксплуататорского характера текущей общественно-экономической формации, то есть посткапитализма, — неважно, называть ли ее социализмом или постиндустриальным обществом. Возможно, руководитель государства не должен обязательно быть теоретиком марксизма, но последним теоретиком был И. Сталин, как бы ни относиться к его таланту теоретика. И для государства, настаивавшего на научном построении будущего, это негативный показатель. Все теоретики находились в политическом подчинении у генерального секретаря. А демократических рычагов воздействия общества (массы) на власть не было ни в советском обществе, ни внутри КПСС. Партийная масса крайне слабо влияла на свое политическое руководство, что и сказалось во время перестройки. И это очень хорошо коррелирует с отсутствием социальных лифтов. Д. Б. Эпштейн Что и почему происходит со «сталинским обществом» после ХХ съезда? Важнейшее послесталинское событие — «революция» Хрущева, который поставил как один из важнейших вопрос о подъеме сельского хозяйства и уровня жизни колхозников, начав постепенное снятие закрепощения крестьянства и эксплуатации деревни. Тогда же резко увеличивается жилищное строительство, делается акцент на производстве товаров народного потребления, сокращаются расходы на армию при усилении внимания к новому типу оружия — ракетам. Совокупность этих и подобных реформ позволяет говорить об СССР как об обществе раннего социализма. Разоблачение культа личности и информирование партии о массовых репрессиях стало важнейшим шагом к превращению репрессивного сталинского режима в авторитарный, существенно более мягкий. Причины падения «хрущевизма» Хрущев опирался в своих реформах на партаппарат, хотя в целом его курс был по сравнению со сталинским более человечным. Но практика культа личности сохранялась. Решения первого лица легко продавливались через Политбюро (Президиум ЦК) и ЦК, а затем при посредстве аппарата становились детализированными постановлениями Совета Министров. Это не спасало от ошибок, если первое лицо было склонно к эмоциональным поступкам. Позже такой стиль назвали волюнтаризмом — опорой лишь на свои желания и волю. Среди ошибок Хрущева — переход от отраслевой, министерской (централизованной) системы управления народным хозяйством к территориально-отраслевой, относительно децентрализованной системе совнархозов, поспешное принятие на ХХII съезде (в 1961 году) новой Программы КПСС, нацеленной на строительство «материальной базы коммунизма» к 1980 году, усиление экономического давления на личные подсобные хозяйства и особенно резкое (примерно на 30%) повышение цен на продукцию животноводства в середине 1962 года, чрезмерное давление в пользу распространения кукурузы. Складыванию антихрущевского заговора способствовало наступление Хрущева на привилегии номенклатуры (лишение прав на служебные машины, дачи, бесплатные путевки и т. д.). В итоге небольшая группа членов Президиума ЦК КПСС (Суслов, Подгорный, Брежнев и некоторые другие) составили заговор и, пригласив Хрущева на незапланированное заседание Президиума ЦК, приняли решение о его снятии и настаивали, чтобы он добровольно подал в отставку. Интересно, что он в, отличие от 1956 года, не сопротивлялся. Причины падения Хрущева — уход жесткого и жестокого тотально-персонального (по отношению ко всем) контроля над партией со стороны КГБ и первого лица, уход страха жестоких репрессий, стремление номенклатуры к более спокойному и стабильному существованию. Хрущев победил сталинизм, и это «другим концом» ударило по нему же, став свидетельством определенного оздоровления обстановки в стране и верхах, баланса между верхушкой и средними слоями номенклатуры. Комментарии к мнению Д. Б. Эпштейна Комментарий А. А. Мальцева Д.Б. Эпштейн полагает режим, установившийся при Хрущеве, ранним социализмом и одновременно авторитаризмом. В этом скрыто противоречие. По классическому марксизму, к социализму (переходный период к полному коммунизму) применимо определение диктатура (к примеру, диктатура пролетариата). Но применимо ли определение “авторитаризм”? Оно всегда применялось лишь к классово-антагонистическим обществам, к правлению отдельного политика или небольшой группы, но не к классу, тем более классу пролетариата — самому многочисленному классу. К диктатуре пролетариата это не имеет отношения. К тому же и привилегии номенклатуры, на которые повел наступление Хрущев, — это признак эксплуатации. Д.Б. Эпштейн справедливо отмечает, что номенклатура была не недостатком, а достоинством системы. Любая ОЭФ есть диалектическая противоположность двух различных классовых интересов. Формацию невозможно мыслить на основе одного класса, мы должны рассматривать пару классов. В этом смысле можно говорить, что феодалы, организация обороны страны от иностранных захватчиков является достоинством феодализма. Без класса феодалов население рискует быть поголовно угнанным в рабство либо даже уничтожено. Класс капиталистов — огромное преимущество любой капиталистической страны по сравнению с феодализмом, так как он способствует прогрессу, что отмечается даже в Манифесте К. Маркса. Но эти достоинства данных формаций не могут быть доказательством отсутствия эксплуатации, отрицать классово-антагонистический характер таких обществ.
Литература комментарии - 0
Мой комментарий
|
Подписка
|
