Европа как «мастерская человечества»
В XXI веке информационно-коммуникационные технологии радикально изменили среду международных отношений. Появление глобальных социальных сетей и онлайн-СМИ привело к тому, что наряду с традиционными формами дипломатии государства все активнее применяют цифровую дипломатию — использование интернет-платформ и социальных медиа для внешнеполитических коммуникаций. Одновременно возросла значимость феномена информационных войн, под которым понимается целенаправленное информационное воздействие (в том числе распространение дезинформации и пропаганды) с целью ослабления второй стороны и достижения политических целей без прямого военного столкновения. Информационные войны стали неотъемлемой частью так называемых гибридных конфликтов. Противостояние России и коллективного Запада после 2014 (и особенно после 2022 г.) ярко демонстрирует тесное переплетение цифровой дипломатии и информационного противоборства.
На фоне ухудшения отношений каждая из сторон обвиняет другую в агрессивных информационных кампаниях. Российское руководство заявляет о массированных информационных атаках Запада, использовании механизма «мягкой силы» в нечестных целях и внешнем финансировании деструктивных некоммерческих организаций [3]. Со своей стороны, лидеры «Большой семерки» обвиняют Россию в дезинформации. Например, главы МИД стран G7 в 2022 г. поддержали решение Евросоюза запретить вещание российских государственных каналов RT и Sputnik за «систематическую пропаганду» [8]. Ж. Боррель, заместитель председателя ЕС, назвал «дезинформацию» со стороны России прямой угрозой общественной безопасности Европы [15].
Цель данной статьи — исследовать, как информационные войны и цифровая дипломатия между Россией и странами G7 взаимосвязаны и как влияют друг на друга в период 2020–2025 гг., а также определить основные методы и инструменты, используемые сторонами.
Понятие информационной войны охватывает широкий спектр действий — от пропаганды в СМИ и соцсетях до кибер-операций по распространению дезинформации. В отношениях между Россией и странами G7 информационное противоборство особенно обострилось после событий 2014 года и обвинений во вмешательстве в выборы других стран. Россия отрицала причастность к этому, констатируя, что именно Запад ведет информационную войну против России с целью подорвать ее суверенитет и международный имидж. Отечественные исследователи показывают, что США и их союзники выстроили целую инфраструктуру информационного воздействия [4]. Так, после начала специальной военной операции (СВО) 2022 г. российская сторона столкнулась с ресурсами западных спецслужб, действовавших на информационном фронте скрытно через украинские структуры.
С точки зрения западной стороны, Россия использует информационные инструменты как часть своей стратегии для подрыва демократий. Западные аналитики отмечают, что российская публичная дипломатия часто мало отличается от откровенной пропаганды и направлена не столько на диалог, сколько на подрыв доверия к институтам иностранных государств. В странах Восточной Европы (Грузия, Прибалтика и др.) деятельность российских СМИ и культурных центров рассматривается как элемент информационного противостояния, цель которого состоит в том, чтобы посеять недоверие к власти и развернуть общественное мнение в пророссийском русле [13]. Ведущие державы G7 (США, Великобритания, Германия и др.) регулярно публикуют доклады о враждебных информационных операциях России и принимают контрмеры. В 2018 г. на саммите G7 в Шарлевуа был создан Межведомственный механизм быстрого реагирования G7 (Rapid Response Mechanism, RRM) для обмена информацией и координации ответов на иностранное вмешательство в демократические процессы [11]. С тех пор RRM фокусируется прежде всего на противодействии государственной дезинформации, и в 2022 г., на фоне конфликта на Украине в его структуре был учрежден отдельный отдел для мониторинга именно российских информационных кампаний.
Таким образом, к началу 2020-х годов противоборство на информационном фронте стало реальностью отношений России и G7. Это противоборство разворачивается как через официальные каналы (заявления, СМИ), так и теневыми методами (разведывательные операции, подконтрольные интернет-пользователи и боты). Активно используется цифрая среда — соцсетий, видеохостинги, мессенджеры — в качестве арены информационной войны. В этих условиях цифровая дипломатия уже не ограничивается задачами позитивного имиджа, но неизбежно пересекается с пропагандистскими и контрпропагандистскими функциями.
Термин «цифровая дипломатия» относится к использованию государствами цифровых коммуникаций (интернет-сайтов, социальных сетей, блог-платформ) для достижения внешнеполитических целей [12]. Первоначально цифровая дипломатия развивалась как элемент публичной дипломатии — для прямого обращения к зарубежной аудитории, разъяснения своей позиции и формирования образа государства. Однако со временем стало очевидно, что цифровая дипломатия может служить и более агрессивным целям — дезинформации и психологическому воздействию.
За последнее десятилетие практически все страны G7 создали специализированные подразделения и стратегии цифровой дипломатии. Госдепартамент и посольства США одними из первых обрели миллионы подписчиков в Twitter, Facebook, YouTube [14]. Ранний старт обеспечил США лидерство в данном направлении, так их дипломатические аккаунты традиционно входили в топ самых влиятельных в мире. Тем не менее наблюдается сокращение разрыва — геополитические конкуренты, прежде всего Россия и Китай, активно наращивают свое присутствие в сети. К 2020-м годам роль США как лидера в цифровой дипломатии ослабла и стала оспариваться другими центрами силы. Например, Россия создала англоязычные международные каналы (RT, Sputnik) и ведет соцсети на нескольких языках, а Китай продвигает свои нарративы через площадки вроде TikTok [16]. При этом, по оценкам экспертов, несмотря на рост активности, Россия и Китай по охвату и влиянию в глобальных цифровых коммуникациях все еще уступают США.
* * *
РФ начала системно развивать цифровую дипломатию примерно с начала 2010-х гг. На государственном уровне была признана важность информационно-коммуникационных технологий для внешней политики. В 2010 г. появился первый официальный Twitter-аккаунт российской дипломатической миссии, в 2012 г. президент В.В. Путин поставил задачу активнее использовать новые медиа во внешнеполитической работе, а к середине десятилетия МИД России и посольства были представлены в Facebook, YouTube, ВКонтакте, Telegram, Instagram и на других доступных площадках [1, 7]. Российская цифровая дипломатия развивается по нескольким направлениям:
информирование о внешней политике на официальном сайте и в соцсетях;
продвижение позитивного образа страны через мультимедийные проекты;
вовлечение лидеров мнений и аудитории за рубежом;
контрпропаганда.
Ключевую роль играет мультимедийный холдинг RT, вещающий на иностранную аудиторию и официально рассматриваемый как инструмент защиты национальных интересов России на информационном фронте. Российские дипломаты также освоили практику персонифицированного присутствия в сети. Высокопоставленные лица (например, послы) ведут личные блоги и аккаунты, что повышает открытость дипломатии.
Страны G7 интегрировали цифровую дипломатию в свою внешнеполитическую стратегию, рассматривая ее как часть продвижения ценностей и одновременно как средство наблюдения за информационным пространством. Великобритания и Франция уделяют большое внимание публичной коммуникации своих МИД. Стоит отметить, что у МИД Великобритании — один из самых цитируемых Twitter-аккаунтов среди дипломатов [19]. Германия и Канада инвестируют в анализ цифровых аудиторий и контр-дезинформационные проекты. В рамках G7 даже появились совместные инициативы, например упомянутый ранее Механизм быстрого реагирования, призванный координировать усилия против информационных угроз. Таким образом, цифровая дипломатия для стран G7 стала не только способом донесения своей позиции, но и элементом общей системы кибербезопасности и сопротивления дезинформации.
Грань между публичной дипломатией и информационной войной зачастую размыта. Еще в 1960-х американский дипломат Э. Галлион признавал близость пропаганды и публичной дипломатии [18]. В наши дни цифровой формат усилил эту двойственность. Официальные каналы в соцсетях могут как транслировать официальную позицию, так и атаковать позицию оппонента.
Особенно показателен в плане слияния цифровой дипломатии с информационной войной период после февраля 2022 года, когда начались боевые действия на Украине. Практически мгновенно развернулась ожесточенная битва нарративов в онлайн-пространстве. В ходе этой кампании государственные дипломаты превратились в активных участников информационного противоборства.
Одним из первых шагов западных стран стала блокировка российских государственных медиа. 27 февраля 2022 г., через несколько дней после начала конфликта, руководство ЕС объявило о намерении предотвратить пропаганду: вещание телеканала RT и агентства Sputnik было приостановлено на территории всех 27 стран ЕС [9]. Официально это мотивировалось тем, что Россия применяет дезинформацию как операционное оружие против Украины и Европы, подрывая общественный порядок. Вслед за ЕС влиятельные интернет-платформы также ограничили доступ к аккаунтам RT и Sputnik в Европе. Эти меры создали беспрецедентную ситуацию, так как данные каналы были для России основным способом общения с иностранной аудиторией. Однако вскоре Россия нашла способ нейтрализовать последствия блокировки, задействовав возможности цифровой дипломатии для обхода запретов.
Весной 2022 г. российские загранучреждения значительно активизировали работу в соцсетях и мессенджерах, фактически заменив RT/Sputnik как каналы донесения позиций Москвы [20]. Показателен пример Telegram: в марте 2022 г. почти синхронно были созданы официальные телеграм-каналы посольства России в Вашингтоне и посольства США в Москве [2]. Это произошло на фоне того, что американские платформы стали недоступны для российских госструктур, а с другой стороны — российские власти ограничили доступ к ним внутри страны. Telegram, не принадлежащий ни западным, ни российскому государству, оказался нейтральной площадкой для продолжения информационного взаимодействия. Согласно проведенному исследованию, российский телеграм-канал за 2022–2023 гг. опубликовал больше сообщений и набрал больше просмотров, тогда как американский оказался чуть менее продуктивным, но добивался большей вовлеченности аудитории (репостов и реакций) [2]. Оба канала целенаправленно ориентируются на русскоязычную аудиторию, о чем свидетельствует преобладание русского языка в публикациях. Российская сторона использует оборонительную тактику, оправдывая действия государства и обвиняя Запад, тогда как американская сторона наступательно критикует российскую политику и подчеркивает ее негативные аспекты. Такая цифровая дуэль между посольствами — наглядный пример трансформации каналов цифровой дипломатии в инструмент информационной войны.
Кроме Telegram, российские официальные лица активно задействовали Twitter и другие соцсети, пока их аккаунты были доступны. МИД РФ и посольства ежедневно публиковали сообщения, продвигая те же нарративы, что ранее продвигали RT и спикеры Минобороны. Интересно, что соцсети зачастую не решались блокировать официальные аккаунты посольств из-за их дипломатического статуса. Этим обусловлена высокая ценность таких каналов, так как они позволяют обходить цензурные барьеры и доносить нужную информацию до аудитории. Одновременно российская сторона открыла на сайте МИД специальный раздел для опровержения фейков о России, появляющихся в иностранных СМИ — еще одна функция цифровой дипломатии, направленная на внутреннюю и внешнюю аудиторию [5].
Страны G7 также усилили количество цифровых коммуникаций в контексте кризиса. Великобритания, Германия, Франция запустили русскоязычные информационные ресурсы, объясняющие цели санкций и опровергающие сообщения российской стороны. Глобальная координация осуществлялась через упомянутый механизм RRM G7, который выпустил несколько совместных заявлений о разоблачении российских операций. Так, в 2022 г. структура RRM от имени всех семи стран заявила о поддержке мер по экспозиции скрытых действий России в информационной сфере, приветствуя шаги США, Великобритании и Канады по рассекречиванию данных о деятельности RT как инструмента российского влияния [10]. Таким образом, дипломатия G7 в цифровую эпоху включает не только позитивное продвижение своей повестки, но и обвинения в адрес противостоящей стороны.
Отдельного упоминания заслуживает военно-информационный компонент. США интегрируют информационные операции в структуру вооруженных сил. В 2023 г. Пентагон выпустил новую Стратегию операций в информационной среде, которая предусматривает создание специальных информационных сил, способных противодействовать воздействию на общественное мнение [17]. Сообщается, что Минобороны США расширяет подразделения информационных операций, нацеленных против России. Их пример– использование подставных аккаунтов в соцсетях для скрытого влияния на аудиторию в различных странах. Эти данные показывают, что грань между военной и дипломатической составляющей информационной войны размывается, так как военные стратегии включают дипломатические, публичные, каналы, а дипломаты используют приемы психологических операций.
В период 2020–2025 гг. цифровая дипломатия и информационные войны слились воедино в отношениях России и стран G7. Официальные дипломатические ресурсы — сайты внешнеполитических ведомств, аккаунты послов и МИД в соцсетях — используются сторонами не только для традиционных коммуникаций, но и в качестве инструмента информационного противоборства.
Таблица 1.
Основные факторы цифрового взаимодействия России и стран G7
|
Фактор
|
Характеристика фактора
|
|
Двойственность цифровой дипломатии
|
Цифровая дипломатия по-прежнему выполняет классические задачи публичной дипломатии: продвигать положительный образ государства, информировать зарубежную общественность, развивать культурные и гуманитарные связи. Россия через соцсети распространяет материалы о своей истории, достижениях науки, взгляды российских экспертов и т.д., а страны G7 аналогично продвигают ценности демократии, прав человека и прочее. С другой стороны, те же цифровые каналы активно служат целям пропаганды и контрпропаганды. В случае острого кризиса дипломатические аккаунты используются для трансляции конкретных нарративов в поддержку действий своего государства или обвинений оппонента. Это подтверждает, что цифровая дипломатия стала инструментом как «мягкой», так и «острой» силы.
|
|
Усиление информационного противоборства в цифровой среде
|
Распространение соцсетей расширило охват информационного воздействия. К 2022 г. обе противоборствующие стороны предприняли шаги по фрагментации информационного пространства: Запад закрывал доступ российским государственным медиа, Россия ограничивала западные платформы. Но каждая сторона нашла альтернативные пути: Россия переключилась на нейтральные площадки (Telegram, собственные серверы вещания), а западные правительства активизировали сотрудничество с крупными международными платформами для фильтрации российского контента.
|
|
Столкновение подходов к регулированию информа-ционной сферы
|
Россия выступает за разработку международно-правовых норм, ограничивающих информационное противоборство. Еще до 2022 г. Москва продвигала в ООН резолюции по международной информационной безопасности, призывая запретить использование информационно-коммуникативных технологий в преступных или военных целях. Страны G7 эти инициативы в основном не поддерживали, видя в них попытку ввести цензуру и легализовать понятие суверенного интернета. Вместо этого они делают акцент на повышении устойчивости общества к дезинформации и на точечных санкциях против нарушителей. Такая разница подходов усложняет диалог о правилах цифрового поведения государств.
|
|
Влияние на традиционную дипломатическую повестку
|
Информационные атаки и взаимные обвинения повлияли на доверие между Россией и странами G7, подорвав возможности классической дипломатии. С другой стороны, цифровая среда дала дипломатам новые каналы связи даже при разрыве многих официальных контактов. Так, налицо публичные диалоги в Twitter между российским МИД и западными чиновниками. Это спорное явление: оно сохраняет коммуникацию, часто ведет лишь к усилению полемики на публике, а не к решению проблем.
|
Источник: [6].
Информационная война в цифровом формате чревата рисками. Во-первых, пострадало качество информации: общество как в России, так и на Западе оказалось подвержено потоку фейковых или однобоких сообщений, что затрудняет объективный анализ событий. Во-вторых, возрос риск эскалации конфликта из-за неверной интерпретации сигналов: агрессивная риторика онлайн может спровоцировать обострение отношений в реальности. В-третьих, вовлечение дипломатов в пропаганду подрывает их репутацию как носителей объективной информации и доброй воли.
Таким образом, произошла милитаризация цифровой дипломатии: она стала частью арсенала информационно-психологической борьбы России и G7. Обе стороны продемонстрировали настойчивость в использовании цифровых платформ для продвижения своих версий правды. При этом сохраняется дисбаланс, так как государства G7 обладают более развитыми цифровыми экосистемами и союзниками в лице ведущих IT-корпораций, тогда как Россия стремится компенсировать это концентрацией усилий на отдельных площадках и мобилизацией государственного медиаресурса.
Противостояние России и G7 в информационном пространстве — одна из наиболее значимых черт мировой политики первой четверти XXI века. Границы между классической дипломатией и информационной войной все более размыты. Цифровая дипломатия, обещавшая в начале своего развития новые возможности для открытого диалога и взаимопонимания между народами, в условиях геополитического кризиса частично превратилась в инструмент усиления конфронтации. Официальные лица и учреждения теперь нередко распространяют выгодную им интерпретацию событий, пытаясь нейтрализовать нарративы оппонентов.
Для международного сообщества это ставит сложные вопросы: как сохранить возможность конструктивной дипломатии, если информационное поле подвержено недоверию и пропаганде, и возможны ли правила игры в глобальном информационном пространстве, которые соблюдали бы все крупные игроки. Пока что попытки согласовать кодекс поведения (например, в рамках ООН) не привели к успеху из-за взаимоисключающих позиций сторон. Вероятно, нас ожидает дальнейшее формирование относительно обособленных цифровых сфер влияния, в пределах которых доминируют свои источники и цензурируются чужие. Этот сценарий ведет к разобщенности глобального информационного сообщества.
Чтобы смягчить противоречия, необходимы шаги навстречу в области прозрачности и диалога по кибер– и инфобезопасности. В идеале и Россия, и страны G7 могли бы договориться о некоторых базовых принципах — например, не целиться намеренно в гражданское общество друг друга массовыми дезинформационными кампаниями, вырабатывать механизмы верификации информации при международных кризисах, воздерживаться от личных выпадов дипломатов в публичном пространстве.
Цифровая дипломатия сама по себе не виновата в милитаризации информационного пространства — она лишь инструмент. Кем и зачем она используется, таким и будет результат. Опыт 2020–2025 гг. показал и деструктивный потенциал, и значимость цифровых коммуникаций. Дальнейшие исследования должны быть направлены на выработку подходов, которые позволят повысить эффективность цифровой дипломатии в созидательном ключе — для диалога и распространения правдивой информации, минимизируя ее использование для эскалации конфликтов. Только вернув доверие в информационной сфере, можно ожидать прогресса и на дипломатическом фронте.
Литература
1. Аккаунты в соцсетях. Сайт Министерства иностранных дел Российской Федерации. // https://www.mid.ru/press_service/social_accounts/ [Дата обращения: 05.07.2025].
2. Базлуцкая М. М. Цифровая дипломатия в Telegram: сравнительный анализ вовлеченности аудитории и активности посольств России и США. // https://cyberleninka.ru/article/n/tsifrovaya-diplomatiya-v-telegram-sravnitelnyy-analiz-vovlechennosti-auditorii-i-aktivnosti-posolstv-rossii-i-ssha [Дата обращения: 05.07.2025].
3. Лавров С. В. Пресс-конференция по итогам деятельности российской дипломатии в 2021 году. // http://mid.ru/itogi2021 [Дата обращения: 05.07.2025].
4. Манойло А. Информационная война в контексте специальной военной операции на Украине. // https://interaffairs.ru/jauthor/material/2762 [Дата обращения: 05.07.2025].
5. Опровержения. Раздел пресс-службы МИД РФ. // https://mid.ru/ru/press_service/publikacii-i-oproverzenia/oproverzenia1/ [Дата обращения: 05.07.2025].
6. Ответы Министерства иностранных дел Российской Федерации на вопросы СМИ, полученные к пресс-конференции по итогам деятельности российской дипломатии в 2019 году. // https://www.mid.ru/foreign_policy/news/-/asset_publisher/cKNonkJE02Bw/content/id/3995958#2 [Дата обращения: 05.07.2025].
7. Пермякова Л. Цифровая дипломатия: направления работы, риски и инструменты. // https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/tsifrovaya-diplomatiya-napravleniya-raboty-riski-i-instrumen/ [Дата обращения: 05.07.2025].
8. Chee F. EU bans RT, Sputnik over Ukraine disinformation. // https://www.reuters.com/world/europe/eu-bans-rt-sputnik-banned-over-ukraine-disinformation-2022-03-02/ [Дата обращения: 05.07.2025].
9. EU imposes sanctions on state-owned outlets RT/Russia Today and Sputnik's broadcasting in the EU. // https://www.consilium.europa.eu/en/press/press-releases/2022/03/02/eu-imposes-sanctions-on-state-owned-outlets-rtrussia-today-and-sputnik-s-broadcasting-in-the-eu/ [Дата обращения: 05.07.2025].
10. G7 Rapid Response Mechanism (RRM) statement on Russian Influence Campaign. // https://www.eeas.europa.eu/eeas/g7-rapid-response-mechanism-rrm-statement-russian-influence-campaign_en [Дата обращения: 05.07.2025].
11. Global Affairs Canada. G7 Rapid Response Mechanism. Tackling Foreign Disinformation. // https://www.international.gc.ca/transparency-transparence/rapid-response-mechanism [Дата обращения: 05.07.2025].
12. Hocking B., Melissen J. Diplomacy in the Digital Age. // https://www.clingendael.org/sites/default/files/pdfs/Digital_Diplomacy_in_the_Digital%20Age_Clingendael_July2015.pdf [Дата обращения: 05.07.2025].
13. Krusch M. Public Diplomacy or Information Warfare? Russia’s Strategic Communication in Georgia. // https://tdhj.org/blog/post/information-warfare-russia-georgia [Дата обращения: 05.07.2025].
14. Lipowicz A. Majority of US embassies tweeting for diplomacy, report says. // https://www.nextgov.com/digital-government/2012/05/majority-of-us-embassies-tweeting-for-diplomacy-report-says/205475/ [Дата обращения: 05.07.2025].
15. Russia: Speech by High Representative. Vice-President Josep Borrell at the EP Plenary on Russia's presidential elections. //https://www.eeas.europa.eu/eeas/russia-speech-high-representativevice-president-josep-borrell-ep-plenary-russias-presidential_en [Дата обращения: 05.07.2025].
16. Sputnik and RT Expand Social Media Presence to Telegram. // https://euvsdisinfo.eu/sputnik-and-rt-expand-social-media-presence-to-telegram/ [Дата обращения: 05.07.2025].
17. Strategy for Operations in the Information Environment. US Department of Defense. // https://www.defense.gov/News/Releases/Release/Article/3592788/dod-announces-release-of-2023-strategy-for-operations-in-the-information-enviro/ [Дата обращения: 05.07.2025].
18. What is PD. // https://uscpublicdiplomacy.org/page/what-is-pd [Дата обращения: 05.07.2025].
19. White D. Has Twitter become a "very powerful channel to broadcast messages" for diplomats: a study of the use of Twitter by diplomats within the G8. // https://www.academia.edu/19379642/Has_Twitter_become_a_very_powerful_channel_to_broadcast_messages_for_diplomats_a_study_of_the_use_of_Twitter_by_diplomats_within_the_G8 [Дата обращения: 05.07.2025].
20. Willaert T., Tuters M. From denazification to the Golden Billion: an inductive analysis of the Kremlin’s weaponisation of digital diplomacy on Telegram. // https://www.nature.com/articles/s41599-025-05382-x [Дата обращения: 05.07.2025].
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
