Введение
Когда в декабре 1991-го некогда могучий СССР «приказал долго жить», зарубежные СМИ захлебнулись от восторга, попутно вспоминая Бжезинского, Пайпса, Бьюкенена и других аналитиков, якобы предсказывавших скорый распад Советского Союза. В действительности большинство из них, анализируя слабости советской политической и экономической систем, этнические напряжения внутри страны, писали о кризисе СССР, но не о его сецессии[1]. Американская разведка и сотрудничавшие с ней экспертные центры считали, что советская система сумеет реформироваться и избежать краха посредством мягкой трансформации марксистско-ленинской идеологии и демократизации страны в результате горбачевской перестройки.
На этом основании еще в 1989 году Фукуяма предрекал наступление всемирно-исторической эры «либерализма» и торжества либеральной демократии западного типа, означавших, по его мнению, «конец истории» — конец века идеологических противостояний, глобальных революций и войн. Спустя три года он развил эту мысль в работе «Конец истории и последний человек» (1992), где вновь подчеркнул, что всемирно-историческая победа либеральной идеологии и политических моделей западного образца лишает историю движущей силы, обрекая человечество на период «многовековой скуки» в обществе потребления, где нет «идеологической борьбы, требующей отваги, воображения и идеализма». Однако его учитель Самюэль Хантингтон почти сразу же развеял эту иллюзию, заявив, что «скучно не будет», так как основной движущей силой истории является не противостояние идеологий, а противостояние «цивилизаций», борьба которых будет определять геополитическую карту уже в XXI веке.
Разумеется, эта теоретическая позиция была не новой. Цивилизационный анализ всемирной истории берет начало в XIX столетии и получает развитие в XX веке в работах А. Шпенглера, а Тойнби, П.Сорокина, Ф. Броделя и многих других выдающихся исследователей. Их работы были известны отечественным специалистам. Но по ряду причин цивилизационный подход как альтернатива концепции общественно-экономических формаций и теории конкуренции «двух мировых систем» вплоть до начала 1990-х оставался на периферии внимания российских обществоведов.
Эта теоретическая блокада была прорвана в 1993 году, когда была опубликована замечательная статья Вадима Леонидовича Цымбурского (1957-2009) — известного отечественного филолога, политолога и геополитика. Именно он в 1990-е годы стал одним из создателей новороссийской теоретической политологии, а его концепция, представленная в ряде отдельных, уточняющих друг друга статей оказалась гораздо интереснее работ знаменитого американца. Кстати, опубликованная в журнале «ПОЛИС» в 1993 году программная статья Цымбурского «Остров Россия» увидела свет на два месяца раньше знаменитой статьи С.Хантингтона «Столкновение цивилизаций?» Но, как говорится, «нет пророка в своем отечестве». Вся слава переноса цивилизационного подхода в геополитику, разумеется, досталась американцу, а статья Цымбурского, наделав много шума, так и осталась недооцененной — как и последующие его работы, в которых он предложил и развил оригинальную версию гео/хронополитики.
Разумеется, не все идеи концепции Цымбурского бесспорны. Но именно благодаря его работам и в многолетней полемике с ними выкристаллизовывалось понимание России как особого «государства-цивилизации», получившее официальное закрепление в «Концепции внешней политики Российской Федерации» лишь 31 марта 2023 года. Понимание России как особой цивилизации прежде всего предполагает отказ от многолетней идеализации Запада как образца политического и экономического развития и переориентацию России в направлении глобального Юга и Востока. В 2025 году эта мысль может показаться чем-то само собой разумеющимся. Но 32 года назад она являла собой первый шаг на пути формирования цивилизационного самосознания. Дальнейшие шаги в этом направлении были сделаны в ряде работ, обосновывающих необходимость изоляции России от недружелюбного Запада в направлении формирования «Большого Евразийского пространства» — пространства сосуществования и сотрудничества цивилизаций Евразии.
Анализу исторических зигзагов и перспектив геополитического проектирования будущего России-цивилизации в контексте идущей поляризации мира посвящена настоящая статья. Начать ее целесообразно с предложенного В. Цымбурским понимания России в качестве особой «цивилизационной платформы» — страны, находящейся за «Великим лимитрофом».
Россия: цивилизация за «Великим лимитрофом»
По мнению Цымбурского, континент Евразия представляет собой сложный «архипелаг», состоящий из нескольких «этноцивилизационных платформ», отгороженных друг от друга «территориями-проливами», являющими собой «пограничье» («лимес»), отделяющее друг от друга «цивилизации».
В числе основных этноцивилизационных платформ Евразии он выделял «романо-германскую» («христианские страны центральной и западной Европы»), «исламскую», «китайскую» и «индийскую», между которыми расположены пояса стран и народов (государств) лимитрофов. У каждой из этих платформ, отмечал автор, «есть своя периферия, свой участок в "Евразии". Россия же, если глядеть с любой такой платформы, — земля, встающая по ту сторону периферии. Россия — не "Евразия", она — за "Евразией"» [12]. Специального анализа различий между «цивилизационными платформами» и собственно «цивилизациями» Цымбурский не проводил, используя термин «платформа» для подчеркивания географического аспекта цивилизаций. Однако собственно географические границы были автору безразличны. Гораздо важнее — границы этнокультурные, задающие возможные пространства геополитического действия цивилизаций и его успешность.
Ни одна цивилизация, отмечал он, не способна к успешному долговременному геополитическому действию на чужой платформе: России «ничего не светит» в Китае, Китаю в Индии, Европе в России, и всем вместе — в мусульманском мире. Успеха не будет в силу базовых (сущностных) отличий этих этно-и-социокультурных образований. «Что такое в геополитическом смысле "цивилизации", и можно ли к этому классу объектов отнести Россию?» — спрашивает Цымбурский. И отвечает четко: «цивилизации в геополитике — это человеческие популяции, т.е. этносы или группы этносов». Но не всякие. «Это только такие популяции, из которых каждая, во-первых, образцово, эталонно воплощает определенный, резко контрастирующий с иными тип духовности и социальности, и во-вторых, заполняет собою некоторое достаточно обособленное пространство (ареал) в мировом раскладе, как бы конвертирует свой духовно-социальный тип в особую традицию государственного строительства и геополитики» [12].
Он выделял несколько цивилизаций, подчеркивая, что его определение цивилизации соответствует той речевой реальности, когда одна и та же цивилизация обозначается разными названиями. «Ибо название может характеризовать ее либо по типу духовности или социальности, либо по основной геополитической нише, либо, наконец, указывая на тот этнос или группу этносов, которые исторически представляют популяционное ядро цивилизации. Так, цивилизация-лидер современного мира может быть названа "западнохристианской" или "либеральной", но точно так же "западной" или "евро-атлантической", или, наконец, "романо-германской". Цивилизация китайская — она же и "конфуцианская"; исламская — она и "средневосточная", и "арабо-иранская", и т.д.» [12].
Россия в этом ряду, продолжает Цымбурский, также вполне может быть охарактеризована в качестве особой цивилизации. Поскольку она, во-первых, в мировом географическом раскладе занимает особую нишу, не перекрывающуюся платформами иных цивилизаций и характеризующуюся самостоятельной государственной и геополитической традицией, длящейся 400-500 лет. Во-вторых, обладает особым типом духовности. В-третьих, обладает особым типом социальности (определяемым стратегической ролью государства в ее истории и конвергенцией культурной и политической функций в процессе эволюции страны). И наконец, имеет «базисную популяцию, которая транспонировала свою духовно-социальную "особость" в геополитическую традицию: это люди, выступающие для себя и для мира как "русские"». Здесь следует подчеркнуть еще раз продуктивность идеи «лимитрофов», а вместе с ней — мысль об органичном (или неорганичном) векторах расширения цивилизаций, системном характере их взаимодействия.
Ретроспективно анализируя геополитическую карту мира, мы без труда обнаружим «геополитические проливы», пространственно отделяющие цивилизации. Последние века Россия (и не только она) то втягивает в себя это пространство, организуя его под себя, то наоборот, оставляет это межцивилизационное пространство обнаженным и открытым для чужого геополитического действия. В отношении Украины, Прибалтики, Средней Азии это особенно заметно в последние годы.
Но вплоть до XVIII века все было совсем не так. Московская Русь не покушалась на «Великий лимитроф»: череду территорий, отделяющих Россию как от романо-германской Европы на западе (Восточную Европу с Прикарпатьем и Приднестровьем), так и от Юга и Востока: Закавказье с горным Кавказом, казахстанско-среднеазиатский край, зону обитания тюрко-монгольских народов, буддистов и мусульман по российско-китайской границе [10, С.181-197]. Представляя собой пространство и государство обитания «великорусского этноса», Россия расширялась по мере продвижения Московского царства на Север и за Урал — в направлении «трудных пространств» вплоть до границ Тихого и Северного океанов. В отличие от продвижения на Запад и в Среднюю Азию, это направление геополитического движения, утверждал Цымбурский, было «органичным» для Московского царства в XV-XVII веках. Тогда как продвижение в Среднюю Азию и особенно на Запад, на земли «романо-германской цивилизационной платформы», окаймленной лимитрофными землями Восточной Европы (Прибалтика, Польша, Венгрия, Чехия), исторически оказывалось контрпродуктивным, из века в век рождая ожесточенное сопротивление «северному гиганту».
Естественно, возникает вопрос об основаниях такого взгляда: почему автор думал именно так?
Ответ на этот вопрос лежит в плоскости его концепции возникновения и распространения цивилизаций, которую иногда неверно интерпретируют, представляя цивилизации как отделенные и не связанные друг с другом образования: «Цымбурский, — пишут иные, — рассаживает свой геополитический зверинец по непроницаемым клеткам, однако оставляет между этими клетками свободное пространство, которое и является объектом “питания” этих зверей, одновременно разъединяет и соединяет их» [8].
Строго говоря, эту метафору можно применить к любым социальным наукам и ко всем иным теоретическим объяснениям цивилизационной структуры человечества (концепциям О. Шпенглера, А. Тойнби, Ш.Айзенштадта и многим другим). Все они категоризируют историческую действительность: «рассаживают» человечество по «категориальным клеткам», разделяя его, в зависимости от предметной области, парадигмальных и философских оснований исследования на «общественно-экономические формации», «цивилизации», «классы», «этносы», «нации» и др. отделенные друг от друга общности и фиксирующие их понятия. В этом случае, разумеется, неизбежны теоретические упрощения исторической действительности. Реализуя форму всеобщего (общего), теоретическое упрощение истории необходимо и неизбежно.
В этой связи Э. Дюркгейм утверждал, что «история должна быть микроскопом социологии». Он имел в виду не то, что история должна увеличивать малое, но то, что она должна быть инструментом, с помощью которого обнаруживаются структуры (паттерны), не видимые невооруженным глазом. В этом контексте и в свою очередь историческая макросоциология, расширяя видение аналитика до размеров, включающих много локальных историй в длительном историческом интервале, оказывается, как верно подметил Рэндолл Коллинз, «макроскопом исторического исследования». Такова диалектика теории и истории в конкретном исследовании, пытающемся объяснить специфику развития любой страны любого региона планеты на основе использования той или иной модели всемирной истории.
В нашем случае речь идет о ее интерпретации в контексте применения таких теоретических конструктов, каковыми являются «локальные цивилизации». Такой ракурс видения и анализа, повторю, выносит за скобки исследования историческую конкретику, неизбежно упрощая исторический процесс до его структурных оснований, бытие которых, в свою очередь, может быть интерпретировано с позиций «наивного реализма»: гносеологической установки, наделяющей понятия собственным, независимым от исторической действительности, бытием. Однако этот «эпистемологический фокус» легко разоблачается указанием на принцип конструктивного реализма научных исследований и взаимопроницаемость используемых категорий [6]. Кажется, Цымбурский прекрасно видел эту, сугубо гносеологическую проблему, а также проблему взаимосвязи и взаимообусловленности всех исторических феноменов.
По его мнению, цивилизации следует рассматривать не обособленно друг от друга, а как элементы «суперсистемы», возникающей, как минимум, из двух компонентов, между которыми имеются «лимитрофы», но также устанавливаются сложные геостратегические отношения политического, экономического и культурного порядка, в развитии которых важную роль играет силовой потенциал. По крайней мере в двух случаях, пишет Цымбурский, «цивилизации образуют бинарные системы, причем один из элементов системы играет роль “цивилизации-хозяина”, а другой, более молодой, выступает как “цивилизация-спутник”». Это «Европа и Россия», а также «Китай и Япония». В последнем случае «это дальневосточная (так называемая конфуцианско-буддистская) цивилизационная система, внутри которой выделяются в последние полтора тысячелетия “цивилизация-хозяин” — Китай с его континентальными приделами (Кореей, Юго-Восточной Азией, приалтайскими областями) и “цивилизация-спутник” Япония» [10, С.120].
Однако внутри бинарной системы цивилизаций могут устанавливаться различные типы геополитических (геостратегических) отношений между «цивилизацией-хозяином» и «цивилизацией-спутником» [10. С.121]. В случае Китая и Японии силовой, геостратегический аспект сводится к минимуму, а в случае с Россией он, по Цымбурскому, максимально усилен. И это положение для него имело принципиальный характер. По его мнению, в своих органических границах естественного месторазвития Россия утвердилась уже к концу XVII столетия. Но она упорно и постоянно в XVIII-XX веках вторгалась в земли «европейской цивилизации». Это продвижение на Запад как череду попыток изживания нашего «островитянства» Цымбурский иронично назвал «похищением Европы». «Данным определением, — писал он, — я стремился с предельной броскостью выразить тот же синкретизм цивилизационных и геополитических характеристик, который заключается и в исходном для всей моей концепции понятии "этно-цивилизационной платформы". Великая цивилизация имеет свое популяционное ядро — группу народов (иногда это один народ) с собственной ареальной нишей в мировом раскладе. Для цивилизации Запада это — группа романо-германских народов, базирующихся по обеим сторонам Северной Атлантики и имеющих изначальные корни в Европе» [13].
Так что же случилось, когда элита России — государства, геополитически и цивилизационно сложившегося вне этого круга, — взяла, да и объявила себя частью Европы, а свою страну — европейским государством и пожелала вырвать признание своих претензий у элит Запада? Тогда, отвечает Цымбурский, «русские быстро убедились: кратчайший путь к удовлетворению этого желания, помимо имитации западных культурных форм, состоит в закреплении за Россией постоянного, неотменимого места в европейской политике, когда судьбы этого ареала, его расклад и баланс сил определялись бы потенциалом России и направленностью ее воли» [13. Курсив автора]. Так, по мнению Цымбурского, Россия избрала путь силового включения в европейскую политику (в состав «политических народов»). В том числе «через серии акций, направленных на ликвидацию пространственной обособленности России от платформы коренной романо-германской Европы».
Для России, подчеркивает автор, «"быть Европой" прагматически значило быть силой в Европе, а "быть силой" легко переосмыслялось в "быть насильно"». И подробно рассматривает циклы «похищения Европы» Россией в XVIII-XX веках, в каждом из которых она, попеременно руководствуясь политикой «прагматизма» или «идеализма», но так и ли иначе «откусывала» от европейской платформы часть «государств-проливов», формируя в глазах коллективного Запада образ страны-агрессора. Это продолжалось, пока после ликвидации СССР страна не достигла своих органических границ XVIII столетия. И это, по мнению Цымбурского, было и остается благом для России: «для России, — завершает он, — сейчас очень хорошее время, дело только за политиками, которые это поймут» [13].
Но политики и коллеги с ним не согласились. Критика шла и от оккупировавших академические журналы «либералов», чей европеизм Цымбурский последовательно критиковал с 1993 года, и от «патриотов-державников» и неоевразийцев, свято веривших в нео-СССР и мега-Евразию, а потому оценивших концепцию островитянства России как «неоконсерватизм», «изоляционизм» и «сдачу позиций». Цымбурского действительно можно назвать «неоконсерватором», который был убежден, что после распада СССР основные угрозы России исходят не от Запада или иных цивилизационных сообществ, а от нестабильности близлежащего периферийного окружения («Лимитрофа»). Поэтому он вел речь не только и не столько о государственных границах, сколько о парадигме развития постсоветской России в оптимальных для нее условиях умеренной изоляции от основных центров мира.
Иная позиция была продекларирована в декабре 2004 года в нашумевшей статье М. Юрьева «Крепость Россия», напечатанном в редактируемом тогда М. Леонтьевым журнале «Главная тема» [14], а позже — в коллективной монографии «Возрождение. Крепость Россия», где был всесторонне обоснован антиглобалисткий «изоляционистский вариант» развития России в качестве условия становления ее как антипода Западу по большинству цивилизационных характеристик страны. Последнее уточнение крайне важно, поскольку многочисленные критики этого проекта обращали острие своего интеллектуального негодования главным образом на предложенную Юрьевым добровольную экономическую изоляцию (автаркию) России от Запада. Последняя, писал автор, жизненно необходима стране, поскольку «открытая экономика, при ее принципиальной невозможности догнать Запад, надежно ведет Россию к исчезновению как государства» [15].
Чтобы избежать этой участи, предлагались отказ от иностранных инвестиций и использования доллара в качестве резервной валюты (чтобы перейти к «золотому стандарту»), дестимулирование «экспорта и импорта, с одной стороны, и вывоза и ввоза капитала — с другой», отмена конвертируемости рубля, обязательная 100-процентная продажа валютной выручки от экспорта и ряд других мер. «Тогда и только тогда опять станет Россия державой, а не территорией, а мы все — нацией, а не населением» [15]. А для поддержки этой экономической стратегии формулировались совсем уж экзотические меры интеллектуально-духовного развития. Предлагалось, например, отказаться от фундаментальных естественно-научных исследований (пусть ими занимается Запад, у которого их можно «заимствовать»), сократить научные командировки и контакты с западными учеными, свести к минимуму изучение иностранных языков, чтобы затруднить эмиграцию интеллектуалов за границу, а также осуществить «легализацию наркотиков» и «легализацию полигамного брака».
Разумеется, столь радикальный вариант изоляционизма ожидаемо был основательно раскритикован. А вместе с ним «за борт» были отправлены многие здравые идеи, содержащиеся в работах Юрьева и Цымбурского: необходимость импортозамещения, понимание того, что в контексте отказа многих стран ЕС от традиционных ценностей именно Россия являет собой последний оплот христианства на европейском субконтиненте, изменение отношения к отечественной истории, каждый период которой должен быть сохранен как достояние общей исторической памяти, и конечно, смещение общего вектора внутренней политики страны из географического Запада («доуралья») на Восток: в пространство освоения ее «трудных территорий» Сибири и Дальнего Востока. Для этого Цымбурский предлагал перенести столицу из Москвы в Новосибирск, а внешнеполитический курс страны связывал не с возвратом Россией утраченных регионов («новым изданием империи»), а с «державным изоляционизмом», необходимым для экономического и культурного развития страны.
Эти идеи оказались востребованы лишь в 2010-х: после «консервативного поворота Путина» (Мюнхенская речь 2007 года), мировых экономических кризисов, провала идеи «Европа от Атлантики до Владивостока» и ряда других событий, обостривших конфронтацию РФ со странами евроатлантики. Страна, многие годы ориентированная на США и Европу, наконец, обратилась к Востоку: «внутреннему» и «внешнему». Пришло осознание, что время доминирующего влияния евроатлантической цивилизации уходит. Со второй половины ХХ века именно она задавала правила «большой игры»: игры по правилам США и контролируемой ими «большой Европы». Но к концу 2010-х правила стали меняться. На это обратили внимание аналитики Совета по внешней и оборонной политике. Так и не решившись окончательно порвать с европейским курсом, они предложили МИД России проект создания «Большой Евразии».
Проект «Большая Евразия»
Он базировался на верном обобщении изменения баланса факторов, определяющих современную мировую динамику. Если ранее система отношений между государствами опиралась на международное право и осуществлялась через систему международных институтов, то теперь во главу угла внешней политики национальных государств ставился их силовой потенциал: «В мире установился "закон джунглей", о котором под возмущенные крики предупреждали русские». И в этой «борьбе без правил мы, русские, с нашей историей, лихостью, идеологической незашоренностью, готовностью к риску имеем конкурентное преимущество. Надо лишь расстаться с глупостью следования в русле других правил и институтов, которые партнеры беспардонно отбрасывают. Если миру предлагается "закон джунглей", нужно играть по "законам тайги"» [3].
Устаревание западоцентризма в политике и мышлении означает перспективность движения России в направлении «Большой Евразии» — нового концептуального пространства «геополитического, геоэкономического и геоидеологического мышления, задающего вектор взаимодействия государств континента». Оно должно быть нацелено «на совместное экономическое, политическое, культурное возрождение и развитие десятков в прошлом частью отсталых или подавлявшихся евроазиатских стран, превращение Евразии в центр мировой экономики и политики» [4. С.275].
По мнению авторов проекта, помимо России и Китая, он будет включать в себя страны Восточной, Юго-Восточной и Южной Азии, где все будут договариваться и налаживать сотрудничество [4. С.276-277]. Правда, было не понятно, как быть с неизбежной экономической и политической конкуренцией независимых государств, вероятным соперничеством Китая, Индии и России. Однако эта идея была (и остается) привлекательной в силу ее социокультурного характера: оппонируя прежнему проекту «Большой Европы» (от Атлантики до Владивостока), «Большая Евразия» представляла собой макрорегиональный проект совместного цивилизационного развития, куда по мнению его разработчиков, войдут и некоторые страны Европы. «Если рассуждать о будущей картине мира, то Европа… разобьется на части: одна будет в системе "Америка+" с США, а другая — в Евразии. Уже сейчас примерно ясно, где будет проходить граница. Вопрос только в том, куда решит пойти Германия... Скорее всего в Евразию» [9].
История показала ошибочность этих построений. Западные страны не только не изъявили желания встраиваться в проект «Большая Евразия», но и проигнорировали предложенный В. В. Путиным инвариант этого проекта: формирование «Большого евразийского партнерства», которое должно было бы объединить общеконтинентальные усилия с участием стран ЕАЭС, ШОС, АСЕАН и быть открытом для стран ЕС. Последние избрали политику силового давления на Россию (расширения НАТО) и санкций. А страны иной континентальной принадлежности больше интересовала возможность использования России в качестве транзитного коридора, поставщика сырьевых ресурсов, современного оружия, космических услуг (объем которых неуклонно сокращается) и, конечно, в качестве «толкача» для включения в состав непостоянных членов Совета Безопасности ООН. Россия в этом вопросе шла им навстречу. Но ее внешнеполитические возможности были ограничены, а экономическое положение в начале 2020-х, особенно после введения санкций, оставляло желать лучшего. Единственное, что действительно сближало и сближает Россию с ее главными партнерами в Евразии (Индией и Китаем) — это их объективное ценностно-смысловое противостояние Западу в качестве особых «стран-цивилизаций», вынужденных осуществлять политику «догоняющего развития» без утраты своей цивилизационной идентичности.
Это противостояние усилилось после попыток США сдержать развитие новых мировых центров, объявления в 2020 году «холодной войны» Китаю, что естественным образом сблизило его с Россией и повысило шансы на реализацию другого макрорегионального проекта: создания треугольника «Россия — Индия — Китай» как тактического дипломатического альянса трех цивилизаций, государственные интересы которых не обеспечиваются евроатлантической версией глобализации. В качестве дипломатических коалиций альянсы не раз подтверждали свою эффективность в условиях несовпадения многих национальных интересов суверенных государств. Не будем забывать: хотя Китай и Индия не имеют в гербе двуглавого орла, они, как и Россия, внимательно смотрят и на Восток, и на Запад, ища краткосрочные и долговременные выгоды для себя. Эти выгоды довольно очевидны в условиях стабильного мирового порядка, но сомнительны в контексте набирающей темп поляризации мира.
Поляризация мира
После начала СВО хаотизация и нестабильность мира усилились, а «коллективизация Запада» и развязанная им тотальная гибридная война против России для многих отечественных аналитиков и политических деятелей оказались неожиданными. Потребовалось больше года широкомасштабных военных действий на Украине, чтобы они были осознаны как очередная реинкарнация многовековой массовой англо-саксонской и романо-германской русофобии. За нарастающими поставками вооружений, экономическими, политическими, научно-техническими и др. санкциями отчетливо проступил конфликт «евроатлантической» и «российской» цивилизаций — сегодняшних геоэкономических, геокультурных и геополитических воплощений многомиллионных сообществ с разными представлениями о порядках совместной жизни народов и разным ценностно-смысловым каркасом, определяющим видение справедливого мироустройства. «Запад» репрезентирует собой совокупность государств евроатлантики, связанных не только военными, политическими и экономическими обязательствами и конкретными связями, но и системой культурных смыслов, ценностей и норм совместной жизни, оцениваемыми в качестве наилучших для всего человечества. То есть представляет собой «евроатлантическую цивилизацию», политико-экономическим ядром которой являются США.
Последние, несмотря на «миролюбивые» заявления Трампа, продолжают проксивойну против России и Китая. Об этом свидетельствует июньская агрессия Израиля против Ирана, поддержанная США бомбардировками иранских ядерных объектов. Этот конфликт завершился хрупким перемирием. Но почти две недели вооруженного противостояния Тегерана и Тель-Авива подтвердили разновекторность политики партнеров по БРИКС: Индия, которая в последние месяцы очевидно дрейфовала в сторону США, поддержала Израиль, тогда как Россия, Китай и Пакистан поддержали Тегеран. Ведь Китай уже давно вкладывает значительные средства в Иран и Пакистан. Еще в 2021 году Иран и Китай подписали стратегическое соглашение примерно на 400 млрд. долл.. В рамках инициативы «Один пояс, один путь» из Сианя в Иран был проложен железнодорожный маршрут, благодаря которому товары из Китая теперь идут в Иран по суше, в обход всех зон влияния США, военных баз и санкционного контроля. В связи с этим Иран становится ключевым транзитным узлом, соединяющим Китай с Россией в рамках коридора «Север-Юг» (через Каспий), а также с Ираком, Сирией, Турцией и др. странами Средиземноморья. Кроме того, сухопутный маршрут ослабляет монополию морской торговли через Ормузский пролив или Суэцкий канал, контролируемые американскими и проамериканскими структурами. Тем самым Иран постепенно вырывается из логистической изоляции, становясь связующим звеном между Китаем, Россией, Индией и Ближним Востоком.
В свете этой интеграции Ирана в трансазиатскую логистику при активном участии Китая и России становятся понятными причины нападения Израиля и США. Нанесение ущерба ядерному потенциалу Ирана было важной, но не главной целью этой тщательно подготовленной совместной операции. Главной целью было свержение правящей элиты этой страны и заменена ее американскими ставленниками, которые сразу же разорвали бы подписанные прежним правительством договоры с Россией и Китаем, ослабив их. Пока не получилось, но у НАТО далеко идущие планы: теперь помимо объявления России главным противником в Европе оно намеревается включить в сферу своей ответственности весь евразийский континент.
В Евразии у России немало союзников и партнеров, но не все они готовы оказать всеобъемлющую и бескорыстную помощь. В ходе российско-украинского конфликта Китай, например, оказал нам очень сдержанную поддержку. Пекин не оставил Москву в изоляции, но его помощь была основана на выгодных (для него) коммерческих условиях. Поэтому от политики гибких дипломатических альянсов и экономических союзов России необходимо переходить к политике комплексного стратегического партнерства с отдельными дружественными странами. Первый шаг на этом пути был сделан 19 июня 2024 года подписанием с КНДР Договора о всеобъемлющем стратегическом партнерстве. В соответствии с ним КНДР сразу же оказала «военную и иную помощь всеми имеющимися в ее распоряжении средствами». Она помогала и до этого: в самые тяжелые моменты спецоперации, вспоминал Захар Прилепин, Северная Корея поставила «неисчислимое количество боеприпасов». Когда же Россия развернула военные производства, КНДР перебросила в Курскую область 95 батальонов пехоты. Причем в бой были отправлены элитные соединения, блестяще проявившие себя на полях сражений. А сейчас для восстановления и разминирования в Курскую область отправлены 5 тыс. военных строителей и еще 1 тыс. саперов.
Аналогичный Договор с Ираном подписан еще в апреле 2025 года. Но парламент Ирана ратифицировал его только после начала израильской агрессии, что лишний раз свидетельствует о разногласиях внутри его политического класса, на которые и рассчитывал Израиль. Поэтому помощь России Ирану ограничилась преимущественно дипломатической поддержкой. Но Договор является всеобъемлющим, охватывающим все сферы сотрудничества: борьбу с терроризмом, обмен разведданными, оборону, энергетику, транспорт, финансы, промышленность, сельское хозяйство, технологии, науку и культуру. Учитывая стремление НАТО к расширению на Восток (Южная Корея, Япония и др. страны), а также согласие ее членов на увеличение к 2030-2035 году своих военных расходов до 5% ВВП, практика подписания всеобъемлющих двусторонних договоров России о стратегическом партнерстве должна быть дополнена созданием межрегиональной международной Организации безопасности в Евразии (по типу ОДКБ), куда могут войти дружественные России государства, включая Китай. К этому нас подталкивает и все более очевидное стремление ЕС усилить свой ВПК и обзавестись своими вооруженными силами.
В этом контексте даже завершение СВО на условиях России не гарантирует безопасного будущего: если даже территориально кастрированная «новая Украина» окажется вне НАТО, ее почти наверняка примут в Евросоюз. А он на наших глазах из экономико-политической организации превращается в военный блок: «яро русофобскую организацию», которая, по справедливому наблюдению Дмитрия Медведева, «мечтает о реванше, направленном против России» [7]. И не только мечтает, но и действует, создав в феврале 2024 г. под руководством Великобритании и Латвии Международную «коалицию дронов» (передовых образцов БПЛА, средств РЭП и РЭБ). Теперь в нее входят 20 стран: Латвия, Литва, Эстония, Украина, Польша, Чехия, Британия, Франция, Германия, Италия, Бельгия, Дания, Люксембург, Нидерланды, Норвегия, Турция, Швеция, Канада, Австралия и Новая Зеландия. В 2024 году члены коалиции оказали Украине поддержку на 1,8 млрд. евро, а в 2025-м пообещали еще 2,75 млрд., планируя довести производство БПЛА до нескольких млн. штук в год.
Одновременно Германия намеревается, расширив военное производство, превратить свои вооруженные силы в сильнейшие в Европе. В ближайшее десятилетие она намерена сформировать до семи боевых бригад для «сдерживания России». Для этого формируется оборонный заказ, который включает производство до 1 тыс. танков производства KDNS и Rheinmetall, а также до 2,5 тыс. бронированных боевых машин от совместного предприятия ARTEC. Кроме того, Берлин получил первоначальное одобрение на покупку более 1 тыс. бронированных модульных машин у финского производителя стоимостью до 2 млрд. евро, до 90% производства которых будет осуществляться в Германии. Общий масштаб военных закупок составляет 25 млрд. евро.
Таким образом, агрессивный антироссийский союз растет. Совокупные военные расходы на оборону стран ЕС составляют 325 млрд. евро. «Насколько в долгосрочной перспективе это представляет угрозу, — отмечает заместитель директора Института мировой военной экономики и стратегии Е. Дегтярева, — можно увидеть по капитализации компаний: у Rheinmetall капитализация с 2021 г. по 2025 г. выросла в 10 раз, у Saab — в 6 раз, у Rolls-Royce — в 5 раз» [2].
Россия вынуждена осуществлять сложное геополитическое лавирование в бурлящем многополярном мире, ища союзников и партнеров в ближнем и дальнем зарубежье. Перспективы на этом пути лежат в плоскости не только перевода союзнических отношений с Китаем и Индией из состояния de facto в плоскость юридически обязывающих союзных договоров, но и в направлении (путем расширения БРИКС и ШОС, создания новых институтов сотрудничества) выстраивания партнерских отношений с мировым большинством — глобальным Югом. Там, «где интересы совпадают, необходимы взаимодействие и ситуативные союзы; там, где они расходятся …, противоречиями необходимо управлять. Для ряда стран мирового большинства мы можем быть источником решения их проблем, скажем, служить гарантом продовольственной, энергетической, информационной, военной и иных видов безопасности» [5. С.27]. Но это возможно лишь при условии развития промышленного, научного и культурного потенциала страны, которое требует безусловной военной победы над Украиной. Для этого надо использовать все средства уничтожения военной, энергетической и транспортной инфраструктуры противника. В конце концов у России всего лишь два настоящих союзника — ее Армия и Военно-морской флот.
[1] Исключение составляла вышедшая в 1976 году монография Эммануэля Тодта «После империи: эссе о будущем Советской системы», в которой французский демограф и социолог утверждал, что СССР распадется на ряд независимых государств примерно через 15 лет. Но его работа была встречена с большим скептицизмом.
ЛИТЕРАТУРА
1. Гранин Ю. «Цивилизация» и цивилизационная эволюция России // Вопросы философии. 2020. №12.
2. Дегтярева Е. Почему стоит опасаться стратегической автономии Евросоюза? // https://globalaffairs.ru/articles/avtonomiya-evrosoyuza-degteryova/ [Дата обращения: 05.09.2025.].
3. Караганов С. Каким будет мир? Российская газета, 14.02.2019.
4. К Великому океану: хроника поворота на Восток. Сборник докладов Валдайского клуба. М.: Фонд развития и поддержки Международного дискуссионного клуба «Валдай», 2019.
5. Караганов С., Крамаренко А., Тренин Д. Политика России в отношении стран Мирового большинства. М.: НИУ ВШЭ, 2023.
6. Лекторский В. Конструктивный реализм как современная форма эпистемологического реализма. Философия науки и техники. 2018. Т. 23. №2.
7. Медведев обосновал опасность вступления Украины в ЕС перерождением блока. // https://news.mail.ru/politics/66731500/ [Дата обращения: 05.09.2025.].
8. Наталья Андросенко, Егор Холмогоров. И всякий остров, спасся… // http://www.rus-obr.ru/day-comment/2254 [Дата обращения: 05.09.2025.].
9. Сергей Караганов рассказал о роли России в образовании Евразии. Российская газета, 01.10.2019.
10. Цымбурский В. Остров Россия: Геополитические и хронополитические работы. 1993–2006. М., 2007.
11. Цымбурский В. Конъюнктуры Земли и Времени. М., 2011.
12. Цымбурский В. Земля за великим лимитрофом: от «России-Евразии» к «России в Евразии» // Русский архипелаг. Сетевой проект «Русского мира». https://archipelag.ru/geopolitics/osnovi/russia/earth/ [Дата обращения: 05.09.2025.].
13. Цымбурский В.Л. Циклы «похищения Европы». Большое примечание к статье «Остров Россия» // Русский Архипелаг. Сетевой проект «Русского Мира». https://archipelag.ru/ru_mir/ostrov-rus/cymbur/comment/ [Дата обращения: 05.09.2025.].
14. Юрьев М. Крепость Россия. Главная тема. № 2, 2004.
15. Юрьев М. Крепость Россия // https://royallib.com/read/leontev_mihail/krepost_rossiya.html#0 [Дата обращения: 05.09.2025.].
Ранний опыт государственного строительства большевиков и Конституция РСФСР 1918 года
7
